Полководец
Шрифт:
А вот Геврон, хоть и была женщиной, напротив — ничуть не страшилась свободы. Ей хотелось отвечать за себя самостоятельно и ради этого она готова была терпеть даже тоннели Кохаги — обитель вечной войны.
Евтихий закрыл глаза и вдруг представил себе какое-то неопределенно отдаленное будущее. Он как будто въяве увидел комнату с низким потолком — полукруглый свод, сложенный из крупного булыжника; толстоногий, обильно накрытый стол; горящую глиняную лампу причудливой формы; увидел своих спутников — Фихана на скамье, Геврон у блюда с мясом… Себя самого он не увидел,
Геврон привиделась Евтихию уже совсем старенькой, седой, но бодрой и смешливой, а вот Фихан абсолютно не изменялся. Очевидно, постарел и Евтихий, однако до какой степени — сейчас он определить не мог.
Все трое ужинали и вспоминали свое путешествие. Бережно перебирали в памяти разные подробности: как превращались то в красавцев, то в уродов, как освободили Геврон из оков и потом бежали из золотого замка, как пробирались через буреломы, как сидели на траве под солнцем, наслаждаясь ясным и теплым днем. Вот этим самым днем, который сейчас проходит. Вот этой самой минутой, в которой они сейчас находятся.
— Все будет хорошо, — проговорил Евтихий невпопад.
Геврон возмущенно уставилась на него с разинутым ртом, прерванная на полуслове. Она уже набрала в грудь побольше воздуху, чтобы напуститься на дурака с новыми силами, но тут Фихан взял ее за руку и негромко сказал:
— Довольно, Геврон. Хватит.
Путники находились в предгорьях — гораздо ближе к Калимегдану, чем предполагали изначально, когда только выбрались из тоннеля. Речки, бегущие через долину, сейчас были мелкими и приветливыми, однако весной они, совершенно очевидно, становились бурными, мощными; такими бывают тролли, когда, не рассчитав силу, дружеской затрещиной случайно ломают чужую шею. А потому что надо мышцы напрягать, когда тебя по уху хлопают. Ну и ладно, речь ведь не о троллях, верно?
Трава здесь росла по пояс, ослепительно-зеленая, оглушительно-пахучая, сногсшибательно-живая. Это, наверное, после мертвечины тоннелей так казалось.
Горы лежали впереди, как спящие медведи. За косматыми их спинами высились фиолетовые и синие пики, и на одном отчетливо различимы были тонкие белоснежные башни. Калимегдан, обитель величайших Мастеров. Утраченная родина Джурича Морана, Морана Злодея, Морана Бродяги, Морана Изгнанника.
Навстречу путникам бежали какие-то странные существа. В первые мгновения Евтихий принял их за лошадок — вроде тех, что разводят тролли: коротконогие, с косматыми гривами, широченной грудью. Они питаются сырым мясом и не ведают ни жалости, ни усталости.
Но иллюзия держалась недолго. Скоро даже Евтихий с его слабым зрением понял свою ошибку. Сминая траву, размахивая короткими, но чрезвычайно мускулистыми руками, к чужакам мчались человекоподобные создания. Они передвигались на удивление быстро, особенно если принимать во внимание их рост — самый высокий из них был на голову ниже, чем Геврон.
Лохматые волосы всех возможных цветов и оттенков, от белого до темно-синего, развевались на
— Гномы, — молвил Фихан, останавливаясь.
Раньше Евтихию еще не приходилось видеть на лице эльфа такого выражения: Фихан был одновременно и потрясен, и перепуган.
Тот самый Фихан, которого несколько раз на памяти Евтихия пытались убить, которого забрасывали камнями, с презрением гнали от себя, против которого выходили с оружием…
Фихану доводилось бывать и слабым, и растерянным, и огорченным, он даже иногда плакал от страха. Но только теперь Евтихий понял, что на самом деле ничего и никогда Фихан по-настоящему не боялся. Сплошь одни поверхностные эмоции. Эльф испытал подлинный ужас лишь в тот миг, когда увидел гномов.
Порождения гор неслись прямо на него. В их руках были дубинки и сети, их рты, полные желтых квадратных зубов, были раскрыты в угрожающем крике, их глаза пылали гневом. С каждой секундой Евтихий видел их все лучше и лучше — и все больше убеждался в том, что гномы представляют собой не столько «народ», сколько «стихию», а со стихией нельзя договориться. И до тех пор, пока несущаяся на путников лавина не рассыплется на отдельные личности, каждая с собственным характером и судьбой, — побороть ужас перед ними будет невозможно.
Фихан поднял руки, закрывая голову. Евтихий подошел к нему поближе, готовый защищать приятеля. Он знал, что это, скорее всего, бесполезно: гномов было десятка два, совладать с таким противником не под силу даже троллю.
А Геврон подбоченилась, широко расставила ноги и принялась разглядывать бегущих. Она улыбалась все шире — и все более шальной улыбкой.
Их окружили в мгновение ока, повалили на землю и скрутили им руки. Евтихий лежал лицом в траву и слушал, как поблизости топочут хозяева косматых гор. Краем глаза он видел их твердые сапожища. Затем на пленников набросили сети и опутали каждого своим коконом.
— Убийца Камней, — прогрохотал низкий голос, — переверни корнегрызов, чтобы не задохнулись.
— Не задохнутся, — отвечал Убийца Камней. — Они тайком дышат, я видел.
— Мы не уничтожаем бессловесных, — возразил первый. — По случайности они могут задохнуться.
— Жалеешь корнегрызов? — хмыкнул третий голос. — Становишься чувствительным, Дробитель.
— А ты становишься тупым, дражайший Молот, — парировал Дробитель. — Наши законы запрещают убивать обделенных интеллектом до особого разбирательства.
— Это какой-то новый закон, — сказал Молот. — Я не намерен придерживаться новых законов. С меня довольно старых законов.
— Старые законы вообще ничего не предписывают касательно обделенных интеллектом, — заметил Дробитель. — Потому что мы начали встречать обделенных лишь в последние двести лет, а прежде и понятия не имели о том, что таковые вообще существуют.
— Пагубное заблуждение.
— Просто переверни их лицом вверх! — сказал Дробитель, явно теряя терпение.