Полководец
Шрифт:
— Что? — Арилье едва не рассмеялся. — Как ты меня назвала?
— А что? — пробурчала Енифар. — Тебе обидно это слышать?
— Но я вовсе не… — начал было он, но девочка перебила его:
— Ага, рассказывай эту чушь кому-нибудь другому! Какой-нибудь полудохлой фэйри, которая придет целить твои душевные раны своими чудесными ароматными травками!
— Какая полудохлая фэйри? — Арилье смотрел в лицо девочки и видел, что она сильно рассержена, а вот как ее утешить — не знал.
— Все паладины света носят своих — ну,
— Я еще не оправился от раны, — оправдывался Арилье.
— Знатные эльфы быстро оправляются от любых ран, — заявила Енифар.
— Я тролль, — буркнул Арилье. — И довольно об этом.
— А я все равно устала… — Девочка вздохнула.
Равнина лежала перед ними, озаренная слабым розовым светом. Солнце не налилось еще ядом, оно едва лишь коснулось горизонта. Скоро оно начнет яростно грызть землю, выбираясь наружу из ночного царства, а затем выскочит на небосклон и выпустит первые когти-лучи.
Горы на горизонте были черными и плоскими. Казалось, хозяин кукольного театра, забрав своих кукол, позабыл на месте картонные декорации. Арилье очень хотелось, чтобы он вернулся и подобрал забытое. Но горы никуда не исчезали и, более того, чем выше поднималось солнце, тем более живыми, объемными и цветными они становились. К полудню там уже засияют фиолетовые и синие тени…
Арилье покачал головой:
— Давай вернемся в Гарагар.
Но Енифар уставилась на него изумленно:
— Мы проделали такой долгий путь, и теперь ты предлагаешь мне вернуться?
— Ты слышала, что говорил этот тип, Ланьядо?
— Не совсем, — призналась Енифар. — Я закрывала уши. У него ужасный голос. Отвратительный. Холуйский голос. Он вползает в уши, и тебе начинает казаться, что ты сдуру запачкалась… Очень неприятно. Я все время чистила ухо, особенно левое. А эльфы — они часто вычищают из ушей серу? Я к тому, что уши у вас такие огромные…
— Енифар, ты лжешь, — сказал Арилье.
Она побледнела и застыла на месте.
— Что?
— Я сказал, что ты лжешь, — повторил он.
— Ой, ты никогда раньше…
Он взял ее лицо в ладони, обратил к себе. Она доверчиво моргала, глядя прямо ему в глаза.
— Я раньше не был с тобой грубым, да?
Енифар не ответила. Она готовилась заплакать.
— Ты слышала, что он говорил?
— Пусти! — Енифар вырвалась. — Мало ли что он говорил! Я и раньше это знала. Только ты ничего не понимал. Потому что все время думал об этой своей… о фэйри. Что у нее два сердца, и оба мертвы. Как будто это имеет какое-то значение! Если она убила свои краденые сердца, значит, ей этого хотелось, вот и все. Я тебя предупреждала, что ты ничегошеньки не знаешь о фэйри, и вот — результат.
— Ты с самого начала знала? — переспросил Арилье. — Ты ведь знала, что идешь… чтобы умереть?
— Может, и не с самого! — Енифар раскраснелась, глаза ее сверкали. —
— Дочь Морана должна быть убита, — повторил Арилье. — Но теперь этого не будет.
Он еще надеялся на благополучный исход.
Енифар тряхнула волосами.
— Ты — дурак, Арилье. Ты не хотел, чтобы я лгала, ну так вот тебе правда: ты — дурак, потому что ничего не понял. Я сама хочу пойти в Калимегдан. Если для спасения мира необходимо уничтожить какую-то там Енифар — ну так и пускай. Не стану я прятаться. Это мой мир. Если я не могу в нем жить, ну так и не очень-то хотелось… — Она криво улыбнулась. — По правде говоря, я не вполне понимаю, как они собираются меня уничтожать. Ядом или кинжалом? Или утопят? Вариантов много. Я все думаю об этом, думаю… И чем больше думаю, тем меньше мне кажется, что такое возможно.
— И все же это правда, — сказал Арилье тихо. — Если Мастера сочтут нужным, они… действительно уничтожат тебя.
— Я уже сказала, что прятаться и бегать от них не намерена, — упрямо наклонила голову Енифар.
Арилье смотрел на нее, маленькую, темноволосую, с браслетиками на тонких запястьях, и с каждым мгновением все острее ощущал: нет, невозможно, чтобы Мастера взяли и вот так, хладнокровно, убили это существо.
Наверное, есть какой-то способ обойти «проклятие». Непременно найдется. Не звери же они там, думал Арилье.
Енифар, кажется, прочитала его мысли. Она взяла его за руку.
— Не надейся. Но все это не так страшно, как кажется.
Через день Калимегдан приблизился, единая черная громада гор вдруг рассыпалась на множество оттенков фиолетового, и среди них явилась ярко-розовая в рассветных лучах вершина с явственно озаренными белоснежными тонкими башнями.
Енифар уже оседлала обеих лошадей. Она нередко это делала сама, пока Арилье гасил костер и собирал в сумку остаток припасов. Девочка что-то нашептала своей лошадке, а затем, вдруг бросив на Арилье короткий и странный взгляд, попросила:
— Давай же, помоги мне сесть на лошадь.
Иногда она хотела, чтобы он сам усаживал ее в седло.
Арилье подхватил ее за талию и поднял.
— Удобно?
Она вдела босые ноги в лохматые стремена.
— Подай поводья.
Он подчинился.
Она легла щекой на гриву лошади, потерлась — понежничала.
— Арилье, — сказала Енифар, — я люблю тебя. Мое сердце косматое, мое сердце маленькое, — она сжала кулачок, не выпуская поводьев, и показала Арилье, — вот такое, как этот кулак, меньше шарика для игры, но зато оно и живое, и соленое. Если ты его раскусишь, оттуда брызнет жидкая соль, а густая шерсть застрянет у тебя между зубов. Вот таким сердцем я люблю тебя.