Полная энциклопедия наших заблуждений
Шрифт:
Я понимаю, что многим довольно сложно поменять что-то в своей уже устоявшейся жизни. Начинать всегда тяжело, особенно если дело непростое, но самый длинный путь начинается с первого шага, и лучше сделать этот шаг раньше.
Так или примерно так иногда говорят люди, считающие, что они уже все знают, или думающие, что новые знания (а точнее опыт от использования этих знаний) им ни к чему. Рассуждающие таким образом люди похожи на алкоголика из известного анекдота.
Алкоголику сказали, что ему следует бросить пить. Он ответил:
— Мне уже поздно бросать пить.
— Бросать
— А раз никогда не поздно, то я брошу пить попозже.
Известный психотерапевт Виктор Франкл, рассказывая этот анекдот, отмечал, что учиться никогда не бывает поздно, а всегда в самый раз.
Следует отметить, что когда человек говорит себе: «В этой жизни для меня ничто не ново, я все уже знаю, все видел, мне нечему учиться», — он сам создает себе программу своей завершенности, законченности. Это определенный знак миру о том, что человек считает, будто его жизнь подошла к концу. Отсюда вывод: если мы хотим жить долго, то нужно постоянно чему-либо учиться.
В последнее время стало очень модно рассуждать об общечеловеческой культуре и ценностях. Правда, под видом общечеловеческой культуры почему-то все время преподносится культура романо-германская или европейская. Но возможна ли вообще общечеловеческая культура?
Вот мнение по этому поводу Льва Николаевича Гумилева: «… Общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, невозможна, поскольку все этносы имеют разный вмещающий ландшафт и различное прошлое, формирующее настоящее как во времени, так и в пространстве. Культура каждого этноса своеобразна, и именно эта мозаичность человечества как вида придает ему пластичность, благодаря которой вид Homo sapiens выжил на планете Земля».
Солидарен с Гумилевым и публицист В. Захаров: «Нет не только единого поступательного прогресса, но нет и единой общечеловеческой культуры (общечеловеческих ценностей), есть феномен множества «культур-организмов» (Шпенглер) или «культурно-исторических типов» (Данилевский), живущих своим запасом своей внутренней «витальной силы и умирающих по ее энтропийном истощении, чтобы дать жизнь потом новым этносам… Народы могут существовать не вследствие их единообразия, которое недостижимо, а вследствие неповторимости и исключительности каждой нации, абсолютной ценности каждой самобытной культуры. Всякая рациональная попытка интеграции человечества в рамках одного суперэтноса приводит к расизму, а всякая рациональная попытка интеграции культур в рамках общечеловеческого целого — к космополитизму и экуменизму. Те и другие попытки одинаково губительны для народов и культур».
Думаю, что приведенные выше высказывания довольно убедительно развенчивают миф о существовании общечеловеческой культуры.
Многие думают, что если бы отрицательных эмоций не было, то жизнь была бы прекрасна. Увы, это несколько наивное мнение. Отрицательные эмоции так же нужны человеку, как и положительные. Другое дело, что лучше бы их было меньше. Психолог М.Е. Литвак приводит следующее процентное соотношение разного рода раздражителей, действующих на мозг, необходимое для благополучного существования: «Вызывающие положительные эмоции (35 %), вызывающие отрицательные эмоции (5 %), эмоционально нейтральные или балластные (60 %)».
Какая же польза от отрицательных эмоций? Они возникают тогда, когда наша деятельность не дает нужных результатов. А потому, если отрицательных эмоции не чрезмерно много, они являются своеобразным стимулом, заставляя нас искать новые решения, идеи, подходы, методы. М.Е. Литвак сравнивает роль отрицательных эмоций с ролью углекислого газа в процессе дыхания (как известно,
Плохо не равнодушие, а бездушие. Произошла подмена двух этих понятий, и слово «равнодушие» стало означать «бездушие». В «равном» же отношении души ко всему окружающему нет ничего плохого. Скорее наоборот, только «великие» души могут относиться ко всему равно (с равной любовью), понимая, что везде есть частица Бога.
Таково свойство человеческой психики — все, что было плохого в прошлом, «прятать» глубоко в подсознание. Потому и вспоминается только хорошее. Все помнят низкие цены, но не помнят пустые прилавки и многочасовые унизительные очереди. Все помнят, что можно было поехать отдыхать в любую точку Советского Союза, но не помнят о том, что поехать за границу было очень и очень нелегко. Все помнят веселые (благодаря принятым «дозам») первомайские демонстрации, но не помнят о бесконечных нудных комсомольских, профсоюзных и партийных собраниях. Получается, как в анекдоте.
Идет старушка. В руках полные сумки с хлебом, солью, спичками, стиральным порошком.
— Бабушка! Зачем вам столько!
— Дык, сынок! Говорят, коммунисты к власти придут!
— А вы-то, вы-то сами за кого будете голосовать?
— Да за них, за касатиков…
Писатель Фазиль Искандер в беседе с обозревателем «Литературной газеты» Лидией Графой рассуждает на эту тему: «… Есть такой психологический эффект — он замечен и у нас, и на Западе: люди, слишком долго просидевшие в тюрьме, вдруг начинают страшиться свободы. Они нередко просятся назад в тюрьму. При всех страшных ограничениях тюрьма освобождает человека от труда выбора, от напряжения выбора, от ответственности выбора. В тюрьме все заранее решает начальство: завтрак такой-то, и никаким другим он не может быть, прогулка столько-то времени, никто тебе ее не удлинит и не уменьшит, если не провинился, отбой в такое-то время и так далее.
Постепенно происходит атрофия созидательной воли, тюрьма превращается в наиболее комфортабельное место, где сладко говорить и мечтать о свободе. Вспомним разговорчики (теплые! теплые!) в знаменитых российских кухнях.
И вот после долгого пребывания в большой зоне страны народ вдруг оказывается в условиях неорганизованной свободы, где многое, почти все надо решать самому, надо вертеться, действовать, соображать, рисковать. Раньше было страшно в кабинетах начальников, но эти кабинеты можно было обогнуть, если прямо не вызовут. Сейчас кабинеты перестали страшить, зато страшна стала улица, которую если и обогнешь, попадешь на такую же страшную улицу. И народ во многом «заболел» свободофобией. Отсюда тоска по привычной зоне, где сосед не нервирует тем, что вдруг получит удесятеренную пайку, а вышки хоть и страшны, но всегда четко обозначены, и знаешь, что подходить к ним нельзя».