Полночная чума
Шрифт:
Бринк бежал быстро, но эта чертовка успела вырваться вперед. И хотя он, разбрызгивая воду по мощенной булыжником мостовой, бежал вдоль стены церкви и почти успел ее догнать, их все еще разделял сначала десяток метров, затем пять. Подсознательно он воспринимал ее как товарища по команде, вместе с которым они бегут по игровому полю.
Миновав кордон немцев, — те стояли на расстоянии нескольких метров друг от друга, и ни один ее не тронул, — девушка нырнула в толпу и, работая локтями, принялась проталкиваться к матери. В последний момент Бринк успел протянуть руку, чтобы, ухватив за рукав или воротник, вытащить Аликс обратно.
Это была ошибка.
Потому что не успел он схватить ее за
— Wo kommst du? Geh zurueck! [26]
26
Куда идешь? Назад!
Фрэнк попытался вырвать руку. Взгляд его был прикован к рослому полицейскому. Тот тоже заметил его и теперь смотрел, чем все это кончится. Немец в каске грубо толкнул его к кучке французов, и Бринк вновь увидел Аликс. Девушка лежала, распластавшись на мокрой мостовой, а над ней высился омерзительного вида толстобрюхий немец с автоматом в руках. Более того, он уже замахнулся, чтобы ударить ее по голове.
Бринк довольно бесцеремонно оттолкнул какого-то старика, что оказался между ним и Аликс, слегка присел и, стремительно распрямившись словно пружина, повалил немца на мостовую и принялся колотить ее кулаками. Только первый удар пришелся фрицу в лицо, остальные отскакивали от груди и каски. А затем что-то больно ударило его по спине. Боль электрическим током пробежала по ноге.
— Steh auf! [27] — рявкнул чей-то голос. Чьи-то руки оторвали его от поверженного немца и поставили на ноги. Толстый немец подошел к нему почти вплотную, и пока он, брызжа слюной, орал, что убьет его, Бринк толком не понял, что за капли падают ему на лицо, дождь или что-то еще. Впрочем, в следующий миг немец отвел затянутую в перчатку руку и со всей силы заехал Бринку в челюсть. Тот снова рухнул на мостовую.
Пыхтя как паровоз, толстый немец наклонился на ним и, приставив дуло пистолета к его рту, рявкнул сквозь маску:
27
Встать! (нем.)
— Steh auf!
Бринк лишь привстал на колени. На какой-то миг в глазах потемнело, но он просунул руки под лежащую на тротуаре Аликс и, взяв ее поудобней, поднялся с земли и встал, держа ее на руках. Голые ноги девушки болтались, ударяясь о его ноги, голова безвольно откинулась назад. Тем не менее она была жива.
Бринк нетвердым шагом побрел вместе с французами дальше, и немцы у входа затолкали их в зияющую пасть церковной двери.
Толпа текла, увлекая его дальше внутрь. По обеим сторонам узкого прохода, что вел к алтарю, тянулись ряды скамей. В самом алтаре, положив ладони на длинный, широкий стол, стоял священник. Даже в тусклом свете Бринк рассмотрел белый воротничок. На стене за алтарем, как и положено в католических храмах, висело распятие. На ладонях и щиколотках Иисуса алели пятна красной краски, тонкий красный ручеек сочился из ребер.
Края каждой скамьи украшало резное изображение рыб, а на стенах, над узкими стрельчатыми окнами, красовались
Как это все не похоже на придорожную церковь в его родном городке, с голыми белыми стенами, где его отец выступал с проповедями каждое воскресенье. Помнится, набожная сестра неизменно слушала их с серьезным видом. Брат Донни еще не определился с решением. И вместе с тем все так похоже! Шум на улице был здесь почти не слышен. Входя под своды храма, люди по привычке умолкали, а если и говорили, то только шепотом, и каждый внутренне благодарил Бога, что здесь хотя бы сухо и нет немцев. Бринк ощутил, как и на него самого снизошло нечто вроде умиротворения. Он мог поклясться, что в отцовской церкви с ним такого никогда не случалось. Лишь вода стекала струйками с пол пальто и подолов платьев.
Бринк посмотрел на мокрое от дождя лицо Аликс. Ее короткие волосы прилипли к голове. Он отнес ее дальше, к алтарю, где положил на скамью рядом с маленькой девочкой, которая обливалась горькими слезами, сидя на полу. Где-то за спиной он услышал лающие приказы немцев, а затем деревянная дверь с громким стуком захлопнулась.
Бринк вытер капли воды с лица Аликс, и в следующий миг старый кюре заговорил. Голос его оказался на удивление сильным и звучным. Бринк почти ничего не понимал, потому что священник читал по-латыни. Его же собственные знания древнего языка ограничивались лишь медицинской терминологией.
— In nomine Patris et Filii et Spiritus Sapti, amen, [28] — нараспев произнес кюре. Последнее слово заглушило собой даже раскат грома, который потряс в этот миг старую рыбацкую церковь.
— Аликс, — прошептал Бринк и слегка потормошил ее за плечо, затем похлопал по щеке. Сидевшие позади них французы заерзали, и он ощутил, как шею ему обдало сквозняком.
Бринк обернулся и посмотрел на дверь. В дверном проеме стоял тот самый бош-полицейский. Войдя, он снял фуражку, вытер лоб и вернул ее на место. Дверь захлопнулась снова; немец же порылся в кармане, вытащил сигарету и закурил.
28
Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь (лат.).
Нет, это не совпадение, сделал вывод Бринк. Немец смотрел в его сторону.
Все, кто был в церкви, мгновенно притихли, кроме плакавшего в дальнем углу ребенка.
Кирн встал в тускло освещенном нефе, спиной к квадратной деревянной двери, и попытался зажечь сигарету. Зажав ее между большим и указательным пальцами правой руки, он поискал в кармане зажигалку. У него ушло несколько секунд, чтобы выбить колесиком пламя. Пусть и не с первой попытки, но кончик сигареты вскоре заалел. Кирн глубоко вдохнул в себя табачный дым, и к нему тотчас вернулось спокойствие.
Высокий потолок с его темными уголками был точно такой, как и в церкви Альтер Петер, в которую ходила Хилли. Впрочем, здесь потолок будет чуть пониже, а стены не столь пышно украшены, но полумрак точно такой же, как и в мюнхенской церкви. Такой уютный полумрак, он обволакивал и согревал, подобно теплому одеялу. Не выпуская из рук сигареты, Кирн перекрестился.
Порт-ан-Бессен был крошечным городком, и все тотчас признали в нем чужака. Кирн поймал на себе взгляд мужчины, сидевшего метрах в пяти-шести от него. Это был тот самый рыбак с пристани, чью лодку он тогда пометил синей краской.