Полночная любовница

Корник Никола

Потом он отпустил ее.

– Спасибо, – сказал он. – Я позже еще заеду.

Гарик поклонился и вышел. Меррин подошла к окну и опустилась на диванчик, вспоминая, как прижимались к ее губам губы Гаррика. В ее крови все еще бушевал огонь. Губы распухли от поцелуев, стали очень чувствительными. Внутри все ныло от горячего тянущего напряжения. Теперь она уже знала, как можно его облегчить. Она знала, чего хочет.

Меррин со стоном закрыла лицо руками.

Как она может стать женой этого человека и жить с ним, если она всей душой ненавидит сотворенное им зло?

Гаррик Фарн. Ее муж. Ее сердце разрывалось.

Джоанна

заявила, что Меррин и Гаррик должны появиться перед обществом на зимней художественной выставке в Королевской академии. Они придут туда вместе, уже помолвленными. А еще через пару дней состоится их свадьба.

– Вы не можете вечно прятаться, – оборвала Джоанна Меррин, когда та попыталась возразить. – Да, будут сплетни, но встречать их лучше с открытым забралом. Доверься мне – уж я-то знаю, что такое осуждение светского общества.

– Я и раньше не любила подобные увеселения, – заспорила Меррин. – Почему сейчас должно быть иначе?

– Лучше и не будет, – вставила Тэсс. – Будет хуже.

Они с Джоанной запихивали младшую сестру в новомодное платье желтого цвета. Меррин чувствовала себя портновским манекеном, который все время дергают и толкают.

– Но ты должна будешь туда пойти, – продолжала Тэсс, – иначе станешь в глазах общества еще большей отшельницей. Тебя будут называть Герцогиня Затворница или еще хуже, чем подсказывает мне моя фантазия.

– Покинутая Герцогиня? – предложила Джоанна.

– Угрюмая Герцогиня, – подсказала Меррин.

– О да, – улыбнулась Тэсс, – вот так мне нравится.

Сестры отошли назад, повертели Меррин в разные стороны и наконец подвели ее к зеркалу.

– Вот. Ты выглядишь очень мило.

Меррин подумал, что похожа на недовольно-упрямую Золушку, за спиной у которой стоят прекрасные феи-крестные. Волосы ей завили и зачесали наверх – она терпеть не могла такую прическу и никогда не умела ее поддерживать, несмотря на прилагавшуюся к ней симпатичную шляпку в тон платью. Платье… ну, просто оно было не в ее стиле. Хотя такового у нее вообще не было – не считать же таковым стиль «некрасивого синего чулка», он точно не подходил для Королевской академии.

Меррин уже хотела отвернуться от зеркала, чтобы вежливо поблагодарить сестер и сделать хорошую мину при плохой игре, но задержала взгляд на своем отражении и вдруг ощутила волнительную дрожь. Раньше ее никогда не заботило, как она выглядит, ее и сейчас это не интересовало, но в ушах у нее зазвучали слова Гаррика.

Когда ты рядом, твоих сестер я даже не замечаю… По телу снова пробежала волна дрожи. Она посмотрела на себя в зеркало. Блестящие золотистые волосы обрамляют лицо, на котором вновь появился румянец, а еще какое-то новое выражение. Глаза светятся синевой. Губы полуоткрыты и почти улыбаются. Платье струится золотистым водопадом. Нежный шелк обвивает тело мягким коконом, как руки любовника.

Меррин вытянула руку и коснулась своего отражения, пытаясь понять, что в ней изменилось, почему она стала чувствовать себя по-другому. Она подумала о Гаррике, как он на нее смотрел. Не сознавая, что делает, девушка прижала руку к губам, словно повторяя его прикосновение. Она почувствовала себя живой.

– По-моему, Меррин проснулась, – чуть суховато сказала у нее за спиной Джоанна.

Меррин резко обернулась. На мгновение она потерялась в своих чувственных

открытиях и забыла о сестрах. Они над ней подсмеивались. А еще, кажется, очень ею гордились и немного за нее волновались. На Меррин нахлынули чувства любви и благодарности к ним. Она схватила сестер за руки.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Я не обнимаю вас только потому, что боюсь помять платье.

– Милостью Божьей, – Джоанна с сияющими глазами сжала ей руку, – мы сделаем из тебя изысканнейшую леди, Меррин!

– Умоляю, не замахивайтесь слишком высоко, – со смехом предупредила Меррин, и они бросились друг другу в объятия. Она обнимала сестер, чувствуя, что все вокруг изменилось – она сама в первую очередь, хотя это ее немного пугало. А еще она только что поняла, как сильно любит свою семью.

– Ну, по крайней мере, тебе не грозит встреча с родственниками Гаррика, – сообщила Тэсс, выпутываясь из объятий и вытирая глаза. – Я слышала, они с ним не общаются.

– Бедный Гаррик, – с сочувствием отозвалась Джоанна. – Должно быть, он очень одинок. Интересно, почему они отдалились от него?

– Скорее всего, потому что его братья – самые бессовестные снобы на свете, – предположила Тэсс. – Просто отвратительные. Ему лучше держаться от них подальше.

Как странно слышать, что Джоанна и Тэсс сочувствуют Гаррику, подумала Меррин. Хотя чисто по-человечески она была с ними согласна. Его обособленность и одиночество давно ее поражали. И первый брак, затеянный по необходимости, не по любви, сделал его еще более одиноким. Меррин всегда возмущали аристократические браки, заключенные по деловым соображениям, хотя в таких устроенных браках обычно присутствовала если и не любовь, то дружеские отношения и взаимная поддержка и иногда уважение. Гаррик предложил ей свое имя, чтобы спасти ее репутацию, подумала Меррин. Она же не предложила ему ничего. Меррин казалось неправильным вступать в брак на такой основе. По ее телу пробежала дрожь. Меррин почувствовала себя маленькой и одинокой. И по рукам и ногам связанной своим согласием. На какое-то ужасающее мгновение перед ней предстала ее будущая жизнь – вереница просторных загородных поместий с огромными пустыми комнатами, по которым она будет бродить в полном одиночестве.

– Вот… – Тэсс протянула ей шубку в тон платью. – Ты дрожишь от холода.

– От страха, – честно призналась Меррин.

Джоанна и Тэсс посмотрели друг на друга.

– Мы будем с тобой, – ободрила ее Джоанна, – и Алекс тоже, хоть он и говорит, что для настоящего ценителя искусства в нем слишком много от обывателя. Но мне всегда очень нравились картины мистера Тернера. Я просто обожаю ту, с Ганнибалом, «Переход через Альпы».

Мерин подавила в себе желание ответить, что Джоанна ценит картины, которые общество считает модными. Это было бы не слишком честно по отношению к сестре, которая так великодушна к ней.

«Раньше я не отличалась добротой, – подумала Меррин. – Надо попытаться исправиться».

Это было так странно; раньше она думала, что вполне счастлива – со всеми своими тайнами, работой на Тома и ненавистью к Гаррику Фарну. И только теперь, когда ее прошлая жизнь разбилась вдребезги, а впереди маячило неясное будущее в качестве герцогини Фарн, она осознала, что счастье – это нечто иное. И поняла, что в ее жизни до сих пор недоставало любви.

Отбросив эту неприятную мысль, Меррин схватила муфту в тон шляпным оборкам.