Полночный путь
Шрифт:
Хозяин заверещал:
— Побойся Бога, нехристь! Да нешто я без креста, невинные души губить…
Шарап поднес к его носу кулачище, сказал веско:
— Я вот этим кулаком быка с ног сшибаю, так што станет с твоей цыплячьей шеей, если я по ней щас со всего маху двину?
Заворожено глядя на костистый кулачище, с характерными мозолями на указательном и большом перстах от рукояти меча, хозяин возопил:
— В четырех верстах будут поджидать! Я не в доле! Только за то, чтоб постоялый двор мой не спалили!
Чтобы дожать хозяина, Звяга примирительно проговорил:
— Шарап,
Шарап упрямо сдвинул брови, проворчал:
— А мне сдается, што врет, как сивый мерин… И засада сидит не в четырех верстах, а в двух, или трех…
— Не вру! Вот те крест! — и хозяин принялся истово креститься.
Шарап принялся медленно отводить кулачище, будто примериваясь заехать хозяину по загривку, при этом задумчиво говоря:
— Сдается мне, что ты вовсе и не крещен, коли так поспешно именем Христа клянешься…
— Вот! Вот крест! — хозяин рванул рубаху на груди, достал позеленевший медный крест с ладонь размером.
Шарап ухмыльнулся:
— Гляди-ка, какой крест навесил… Думаешь, твой Бог простит тебя за твои душегубства, коли такую тяжесть на шее носишь?
Хозяин, видя что немедленной расправы может и не последовать, плаксиво проныл:
— А ты поживи тут, когда до ближайшего жилья двадцать верст, а вбок от реки — и вовсе сотня…
Шарап, не отпуская его, опустил кулак, спросил:
— Сколько их?
— Да с дюжину всего! — воспрянув духом, радостно воскликнул хозяин.
— Опять врешь, — с сожалением вздохнул Шарап и замахнулся кулаком.
От чего ноги хозяина ослабли в коленях, и он рухнул на колени, громко стукнув о половицы, заорал благим матом:
— Да не вру я! Было б их больше, они б на купеческие обозы нападали! То остатки большой ватаги! Они под Москвой шалили, да воевода выследил их, больше половины ватаги гридни порубили, а эти в глушь ушли…
Звяга проговорил:
— Похоже, не врет… Дюжине татей, и точно, купеческий обоз не по зубам…
— Ладно, — Шарап отпустил хозяина, облокотился о стол, проговорил медленно: — Што делать то будем? С одной стороны — по три на каждого, это вроде как не сурьезно, а с другой стороны — вдруг среди них хорошие стрельцы имеются, из засады нас и постреляют?
Звяга спросил насмешливо:
— Где ж среди татей ты хороших стрельцов видел?
— Ну, ты, например… — равнодушно обронил Шарап.
— Я ж не тать! — изумленно вскричал Звяга. — Половцев грабить — вовсе и не татьба…
— А с третьей стороны, — продолжал тянуть Шарап, — были б у них хорошие стрельцы — они б и на купеческие обозы решались нападать…
Притихшие и перепуганные женщины потихоньку увели детей в светелку, и шепотом переговариваясь, укладывали спать на полу вповалку. Батута прикрыл дверь, сказал, умеряя голос до шепота:
— Пущай малые спят… Мы-то, как ночевать будем?
Огарок с Прибытком, и старшие сыновья Шарапа и Звяги сидели тихонько у другого конца стола, поглядывали на старших. Оглядев их, Шарап проговорил:
— Укладывайтесь тут, в горнице, и спите по очереди, приглядывайте за хозяином. А мы уж на воздух… — прихватив тулуп,
Когда разобрались по саням, укутались в тулупы, Шарап проговорил тихим голосом, в морозном воздухе разнесшимся по всему двору:
— Первую стражу Батута стоит, вторую Звяга, ну, а самую опасную — я стою. Все, спим! А ты Батута, смотри, не засни — они могут и через тын перелезть, да и порезать нас сонных.
У Шарапа со Звягой за полтора десятка лет татьбы в степях половецких выработалось особое чутье на опасность; даже среди глухой ночи, с приближением опасности, вдруг внутри что-то тренькало, вроде как тетива, когда охотник на охоте напарнику сигнал подает. Но в эту ночь проспали спокойно, Шарап проснулся сам, когда приспело время менять Звягу. Звяга, будто улитка, втянул голову в пышный ворот тулупа, и вскоре оттуда понеслось тихое похрапывание. Как ни старался Звяга отучиться храпеть во сне, но не храпел он только во время походов в поля половецкие, дома храпел потихоньку. Шарап поднялся повыше, оперся спиной о передок саней, оглядел двор, синий в свете полной луны. Кони спали тут же у коновязи. Шарап обеспокоено пригляделся; лежа на снегу, конь запросто может застудить легкие. Но, нет, кони тоже не дураки — улеглись на остатках сена.
До третьих петухов оставалось всего ничего, когда Шарап вдруг заметил смутную тень, спускающуюся с высокого крыльца. Скрипа двери слышно не было, хотя Шарап точно помнил, когда вечером входил в избу, дверь скрипела так, что уже тогда Шарап подумал — хозяин сущий скопидом, даже на смазку петель масло жалеет. Тихонько высвободив лук, Шарап наложил стрелу на тетиву, и держа лук горизонтально, подождал, пока тень поравняется со столбом, поддерживавшим навес над крыльцом. Стрела глухо стукнула в столб — тень замерла. Шарап проговорил спокойно:
— Стой где стоишь, а то вторая стрела у тебя в заднице торчать будешь, тогда уж шибко не побегаешь…
Высвободившись из тулупа, Шарап не торопясь пошел к крыльцу. Он думал, что это будет кто-то из работников, но это оказался сам хозяин. Лицо его от страха сделалось совсем белым, и выделялось во тьме бледным пятном, окладистая борода почему-то сама собой скаталась в жалкую сосульку. Шарап встал перед ним, держа лук со стрелой на тетиве в опущенной руке, и молча смотрел. Хозяин вдруг медленно осел сначала на колени, потом и вовсе сел на утоптанный снег, замогильным голосом прошептал:
— Они ж меня убьют… Они всех убьют; и детушек, и баб, и работников, если вы не пойдете завтра поутру…
Шарап раздумчиво проговорил:
— Значит, если завтра поутру мы не покажемся на пути, они явятся сюда?
— Явятся… И все пожгут… И всех убьют… — при этом голова у него моталась так, будто шея его уже была перебита. — А помочь некому; купеческий обоз лишь к вечеру подойдет. А можа, и вовсе сегодня никто не придет…
Шарап протянул недоверчиво:
— Какие-то неправильные тати… С чего это татям постоялый двор жечь? Своего же соглядатая жизни лишать? Ну, умные путники раскусили его — не убивать же за это… Можно следующий обоз подождать…