Полночный воин

Джоансен Айрис

Господи, да остановится он когда-нибудь? У нее уже закололо в правом боку.

У небольшой узкой реки он резко обернулся к ней и коротко заметил:

– Ты хрипишь, как загнанная лошадь. Бринн мысленно поблагодарила его за короткую передышку.

– Я могу идти за тобой сколько угодно. Какое-то мгновение он пристально глядел на нее, а затем, встав на колени у реки, опустил в воду лицо.

Она присела рядом с ним, держась рукой за бок.

– Что случилось? – покосился он.

– Ничего.

Колет. – Мучимая жаждой, Бринн зачерпнула в пригоршню воды и втянула ее в себя. – Твои шаги длиннее моих.

– Тогда зачем было упрямиться?

– Я не смогла с собой ничего поделать. – Она внимательно рассматривала его. Боль Гейдж загнал внутрь. Надо заставить страдание выйти наружу, но сможет ли она вынести его боль, взяв ее на себя. – Тебе очень плохо.

– А если и так? Что ты смогла бы сделать? У тебя есть средство от душевной боли? Ты считаешь, что достаточно дотронуться до меня, чтобы вылечить мое сердце?

– Я не могу этого сделать.

Он раскинул руки, и глаза его подозрительно заблестели.

– Ну же, ляг со мной, как с Маликом. Посмотрим, какое у тебя волшебство.

Она отодвинулась. При одной мысли о прикосновении к нему панический страх охватывал ее.

– Во мне нет никакого волшебства. – Она посмотрела на его отражение в быстром течении реки. Тело его казалось размытым, ускользающим, но так ей было легче воспринимать его.

– Ты очень любил Хардрааду?

Он не ответил.

Яд должен выйти наружу.

– Странно, что ты так тяжело воспринял его смерть. Малик говорил, что он отказался признать тебя своим сыном.

– Я к нему ничего не чувствую. – Гейдж горько усмехнулся. – Только его трон привлекал меня, а он не считал нужным отдать его мне.

– Думаю, дело в другом.

– Значит, ты глупа. С какой стати мне любить человека, выгнавшего меня из своей страны?

– Он выгнал тебя?

– Я был слишком похож на него. Он испугался, что я могу вырвать у него то, что он не собирался отдавать. – Помолчав, Гейдж добавил:

– Возможно, он был прав. Со временем я мог бы подсыпать ему в вино какую-нибудь травку.

– Ты никогда бы не сделал этого.

– Он считал, что мог бы.

– Тогда он тебя не знал. Ты никогда не причинишь вред ближнему. – Бринн оторвала взгляд от бегущей воды. – А Хардрааду ты любил.

– Повторяю, я не чувствовал… – Гейдж замолчал на полуслове. – Впрочем, похоже, я относился к нему с величайшей нежностью, когда только узнал. Я был совсем мальчишкой, а он казался… всем на свете. Вероятно, он был величайшим воином на земле во все времена и всегда рвался к новым победам. В этом он видел самую большую радость в жизни.

– Как ты узнал его?

– Меня послали к его двору, когда мне исполнилось

десять лет и два года. – Его губы скривились. – Мой дед был очень тщеславен. Он подсунул свою дочь Хардрааде, повстречавшись с ним в Византии, в надежде, что тот потеряет голову и женится на ней. Однако Хардраада оставил в ней только свое семя перед отъездом в Норвегию.

– И твой дед отправил тебя к Хардрааде?

– Разумеется! Что может быть вернее для купца, чтобы возвыситься, как не иметь внука-принца?

– А твоя мать?

– Дед разрешил ей переехать в Константинополь, когда я был еще младенцем. Она выполнила долг перед своим отцом, но считала жизнь в деревне позором, оставаясь матерью незаконнорожденного.

«Как же нелегко приходилось в той деревушке бастарду!», – с грустью подумала Бринн. Расти без матери, с дедом, только и мечтавшим использовать его для получения барышей, и с отцом, который ласково обращался с ним, пока не почувствовал в нем угрожающую своей власти силу. Гейдж не из тех, кто позволил бы затирать себя и над собой насмехаться. Ей вдруг захотелось увидеть рядом Хардрааду и юного Гейджа.

– Когда он прогнал тебя?

– Мне пришлось вернуться в Норвегию несколько лет назад.

Он покинул Хардрааду и стал королем торговцев, когда тот отклонил его законные права. Гейдж никогда не согласился бы с поражением, он попытался бы силой вырвать победу из любого сложившегося положения.

– Тебе было лучше без Хардраады.

– Кто ты такая, чтобы судить? – Лицо его стало жестким. – Думаю, трон Хардраады был бы мне впору.

– Не могу поверить, что ты мечтал о его троне.

– Мне ничего больше не было нужно от него. – Гейдж пристально посмотрел на нее и подтвердил:

– Ничего.

Он никогда не поймет, как необходим сейчас был ему разговор об отце, именно здесь и сейчас. Она же знала, что теперь его боль немного ослабнет. И у нее постепенно растаял ком в горле.

– Раз ты так считаешь, значит, так и есть. – Бринн поднялась с колен. – Ладно, теперь я вернусь в лагерь. Его нетерпеливый жест выражал удивление.

– С тех пор как мы ушли из лагеря, я только это тебе и предлагал.

– Тогда я не могла этого сделать. Теперь тебе легче.

Бринн собралась уходить.

– Постой! – Гейдж рванулся за ней и схватил ее за руку.

Горечь и боль, слезы, сглатываемые втайне ото всех, одиночество и темнота.

Страдания раздирали душу, эмоции захлестывали разум.

В отчаянии Бринн попыталась вырвать свою руку. Но куда же уйдет вся эта боль, если она не возьмет ее на себя?

– Прошу тебя, – прошептала она, закрыв глаза. – Пожалуйста, не надо.

– В чем дело, черт побери?!