Полное блюдце секретов

Кивинов Андрей

– Хорошо, слушай дальше. Про его подельщика. «Учитывая, что гражданин Сарафанов И. П. положительно характеризуется по месту жительства и работы, оказывал активную помощь следствию, чистосердечно раскаялся в содеянном, имеет на иждивении одного ребенка, суд считает, что его исправление невозможно без изоляции от общества. Тырыпыры, а поэтому назначает ему наказание в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием в колонии усиленного режима». Это как прокомментировать?

– Очень просто. У вас, товарищ, свои понятия, а у нас свои. Может, по вашим понятиям за чистосердечное раскаяние

и следует дать условный приговор, но по нашим – извиниподвинься. Марш на зону. А то до абсурда докатиться можно – завалит пятерых, чистосердечно раскается и гуляет себе дальше.

Паша отложил приговор и принялся изучать другие документы. Одним из них была «малява», найденная в передачке одному приятелю, сидящему в «Крестах», и направленная в их отдел для оперативного использования. «Маляву», скорее всего, написала женщина, потому что кроме бесконечно повторяющегося «люблю» в ней никакой оперативной информации не содержалось.

Прочитав ее, Паша глубоко вздохнул, еще раз убедившись, что жизнь за порогами тюрьмы не кончается, и, как бы ни был тяжел грех, совершенный сидящими, есть люди, которые ему верят и любят. «Маляву» тюремные опера вполне могли отправить адресату. Паша убрал бумагу в стол, не став выбрасывать ее, как обычно поступал с никчемными документами.

Однако следующее письмо отправилось прямо в корзину. Оно было перехвачено на пути в зону. Отправляли его вполне легально, но что-то оперчасти не понравилось в нем, и его решили передать в районный отдел. На конверте стояла серьезная резолюция одного из замов РУВД: «Тов. Гончаров, прошу проверить на причастность к убийству».

«Здорово, Серега. Пишет тебе твой кореш Валерик. Как живешь, братан? Сколько тебе осталось, братишка?» Дальше шли описание погоды, жалобы на отсутствие денег и счастья.

Но, видимо, в следующей части бдительные опера откопали какой-то подтекст:

«А на днях нажрался спирта. Вумат. Прямо из ведра лакал. Потом полез кататься на жопе с крыши. Зараза, упал прямо на ведро с граблями, все еб…ще себе разворотил, до сих пор не заживает. Вот так, братишка, и живем

– гуляем, пьем и девок жмем».

Паша оттопырил нижнюю губу. Так-с, кого из троих следует проверить на причастность – братишку Серегу, слаломиста Валерика или его задницу? И главное, на какое убийство?

Поэтому письмо, несмотря на всевозможные штампики и резолюции, летит в ведро.

Без граблей. Чудеса…

Звонит телефон. Паша снимает трубку и слушает. Через некоторое время кладет ее на место и негромко говорит Таничеву два слова:

– Поехали. Седьмая.

На этот раз убойщики приехали далеко не первыми, не повезло с машиной. Когда они подошли к дому, характерная для таких случаев толпа зевак уже облепила место происшествия. Издалека Паша заметил крутящегося в народе Музыканта и направился для начала к нему. Серега тоже заметил Гончарова.

– Привет, Серега.

Музыкант кивнул, повернувшись, бросил стоявшей с ним женщине: «Подождите»

– и подошел к Паше.

– Принимайте халтуру. Дождались. – Опять он? – Похоже, бляха. – Жива?

– Насмерть. Стали б вас вызывать. Подключайтесь.

Паша

зло плюнул на асфальт. Седьмая женщина – и первая, которая умерла.

Предыдущие шесть, слава Богу, выжили.

Нападения начались неделю назад. В первый день пострадало сразу четверо.

Молодой человек вполне благопристойной наружности, с небольшой собачкойболонкой, заходил следом за какой-нибудь девушкой в подъезд, вместе с ней садился в лифт, после чего спрашивал этаж и, когда слышал ответ, выхватывал нож и наносил удары жертве в верхнюю часть тела – в шею, грудь, руки. Затем убегал, не беря у потерпевшей никаких вещей.

Все жертвы были молодыми, симпатичными Девушками из одного микрорайона, никогда не знавшими о существовании друг друга. Из чего напрашивался вывод, что товарищ страдает острой мозговой недостаточностью в крайне серьезной форме.

Один день он взял для перекура, после чего повторил вояж, немного переместившись в географическом отношении. Все остальное осталось без изменений – подъезд, лифт, собачка, нож.

Открытие второй части охотничьего сезона ознаменовалось нападением на двух девушек сразу. Обе, остались живы. «Скорая» во всех случаях поспевала вовремя, потому что происшествие быстро обнаруживалось. Но обычно при таких ранениях смерть от потери крови неизбежна.

Срочно создали оперативную группу, согнали человек сто ментов со всего города, составили фоторобота собачника и, снабдив приметами, разослали всех перекрывать возможные места появления маньяка. То, что это маньяк, сомнений ни у кого уже не вызывало. У последних двух жертв тоже похищено ничего не было.

Чертили схемы, пытались делать анализ и высчитать, где он объявится в следующий раз, совершенно забывая, что дураки не руководствуются никакой логикой и угадывать ход их мыслей – дело пустое.

Специально выделенная бригада ездила по психоневрологическим диспансерам и беседовала с врачами, предъявляя фоторобот. Но композиционный портрет – вещь весьма субъективная, и на его достоверность полагаться не стоило.

Прессу и телевидение пока не подключали, решив не создавать очередного ажиотажа.

Сегодня наверняка подключат, тем более, что придурок имел достаточно однообразный способ действий и всегда был с собачкой.

«Группу пролетарского гнева», то есть убойный отдел, тоже пока не поднимали по тревоге. Хотя товарищ и имел явное намерение убить, но ведь не убил, а убойщики вступают в бой только при наличии трупа.

Сегодня халява кончилась. Впрочем, что толку от одного человека, когда сто пятьдесят безуспешно роют носом землю?

– Что-нибудь есть? – спросил Паша у Музыканта.

– Как и в те разы, наверное. С теткой-то уже не побеседуешь. Со слов вон той бабули, женщина вошла в подъезд, правда, входил ли кто следом, бабка не заметила, отвернулась. Но это ни о чем не говорит. Последний раз он ждал жертву, вернее жертв, возле почтовых ящиков. Якобы газету доставал. Зато бабуля заметила, что минуты две спустя из подъезда вышел молодой парень в малиновой куртке, длинноволосый, в кепочке-бейсболке, с маленькой белой собачкой на поводке. Опять эта сука… – А куда пошел?