Полное собрание рассказов. 1957-1973
Шрифт:
— «Ангел»? — переспросил ничего не понимая Маннихон: до сих пор, судя по всему, религия не входила составной и неотъемлемой частью в их операцию.
— Денежные мешки, — теряя терпение пояснил Крокетт. — Вся наша затея стоит кучу денег. Мы, конечно, можем временно пользоваться нашей лабораторией, но в конечном итоге нам понадобится своя собственная.
— Само собой разумеется. — Маннихон, чувствовал, как расширился его словарный запас и раздвинулись рамки представления о будущем.
— Прежде всего, конечно, патологоанатом, — продолжал Крокетт. — Самый лучший для этого человек в стране работает в нашей конторе —
Маннихон кивнул — Тагека Ки занимал определенное место в его внутреннем мире. В свое время отличник в Киотском университете, а потом в Беркли; гоняет на «ягуаре». Однажды заговорил с ним, в кинотеатре, — спросил: «Это место не занято?». Маннихон ответил: «Нет». Этот обмен репликами надолго застрял в его памяти.
— О'кей! — перебил его мысли Крокетт. — Пошли, нужно застать Ки до того, как он уйдет домой! Не будем терять времени. — И бросил на столик десятидолларовую купюру.
Маннихон пошел за ним следом к двери с ощущением — как все же притягательно крупное состояние. Вид трех дам в мини на высоких табуретах, вызвал у него приятную дрожь. «В один прекрасный день, очень скоро, вот такая женщина будет ждать меня в баре…»
По дороге в лабораторию купили для дежурной серебряного карася — обещали вернуть ей рыбку. «Я так к ней привязана», — призналась эта добрая женщина.
— Интересно, очень интересно… — повторял Тагека Ки, быстро пробегая глазами записи Маннихона и бросив холодный, по-восточному равнодушный взгляд на восемнадцать мертвых мышей в холодильнике. Однако они ведь все еще сидят в лаборатории Маннихона… Крокет и Тагека Ки не сомневались, что их-то комнаты прослушиваются и каждый вечер занимается лично Полсон. А вот прослушивать отдел моющих средств и растворителей никому и в голову не придет и в этой лаборатории они могут разговаривать не таясь, конечно на пониженных тонах.
— Интере-есно… — тянул, листая странички, Тагека Ки.
Говорил он на отличном английском, правда с техасским акцентом. Ставил в Сан-Франциско пьесы — ногаку — классического японского театра и слыл большим знатоком табачной мозаики.
— Так-так… та-ак… распределение ролей такое, если только спектакль состоится. Все участники получают поровну, но я имею эксклюзивные права в Гватемале и Коста-Рике.
— Ки, побойся Бога! — упрекнул его Крокетт.
— У меня есть кое-какие связи в странах Карибского бассейна, и я не могу упускать это из виду. А вы либо соглашаетесь, либо отказываетесь, воля ваша.
— О'кей! — сдался Крокетт.
Тагека гораздо ближе к Нобелевской премии, чем он, Крокетт, и у него свои компании в Панаме, Нигерии и Цюрихе.
Тагека Ки небрежным жестом вытащил из холодильника поднос с мертвыми мышами и одного-единственного серебряного карася на отдельной алюминиевой лопатке.
— Прошу меня простить… — В голове у Маннихона возникла вдруг некая мысль. — Мне не хотелось бы вас перебивать, но… все они желтые — я имею в виду мышей. — Снова его прошиб пот — ощущение далеко не из приятных. — Я просто хочу сказать, что до настоящего времени… я по крайней мере… ну… раствор… — позже он научится без запинки произносить название своего детища не краснея, но пока еще не был к этому готов, — так вот, раствор оказался токсичным… ну… для таких организмов, доминанта которых — я имею в виду их пигмент, так сказать, — носит желтую окраску.
— Что вы хотите этим сказать,
— Ну… я хочу сказать следующее, — все еще заикался Маннихон, уже сожалея, что все это затеял. — Могут, по-моему, возникнуть некоторые осложнения. Действовать придется… ну… в бархатных перчатках. Полная антисептика, если позволите мне дать совет. Я последний из людей на земле, способный руководствоваться соображениями… расовых… характеристик, но буду чувствовать свою вину, если что-то произойдет, как уже не раз было…
14
Перри Мэтью Колбрайт (1794–1858) — военно-морской деятель США; вынудил японское правительство подписать договор 1854 года, положивший конец более чем двухвековой изоляции Японии от внешнего мира.
— Да не переживайте вы из-за своего маленького желтого братца, партнер, — ровным тоном утешил его Тагека Ки. И вышел из лаборатории, с важным видом неся в руках поднос и алюминиевую лопатку, словно приз победителя за старинное искусство дзюдо.
— Негодяй, наглый жадюга! — с горечью в голосе произнес Крокетт, едва за ним закрылась дверь. — Тоже мне, эксклюзивные права на Гватемалу и Коста-Рику! Восходящее солнце! Поход в Манчжурию! Точно такой, как в прошлый раз, ничуть не изменился!
По дороге домой у Маннихона сложилось впечатление, что Крокетт и Тагека Ки, хотя и располагают точно такими же сведениями, как он, мгновенно делают нужные выводы, а от него эта способность ускользает, — вот почему они разъезжают на «ланчиях» и «ягуарах», а он — нет.
Телефон зазвонил в три часа утра. Миссис Маннихон недовольно застонала, — еще бы, муж, сонно моргая, тянется через нее к телефонной трубке… Ей вовсе не нравится когда он прикасается к ней без разрешения…
— Это Крокетт, — раздалось в трубке. — Нахожусь сейчас у Тагеки. Приезжай немедленно к нам! — И, громко, отрывисто пролаял адрес. — Все кладу трубку!
Маннихон выполз из постели и, пошатываясь, стал одеваться.
— Куда это ты собрался? — Голос миссис Маннихон прозвучал далеко не мелодично.
— На конференцию.
— В три часа утра? — Глаза на нее открывала глаза6 но губы двигались, бодро, четко выговаривая слова.
— Не посмотрел я на часы. — Он думал об одном: «Только бы недолго! Господи, только бы недолго!»
— Спокойной ночи, Ромео, — пожелала миссис Маннихон с закрытыми глазами.
— Да это же Самуэл Крокетт! — Муж зло теребил брюки.
— Шестерка, — определила миссис Маннихон. — Я всегда это знала.
— Да что ты, Лулу! — осадил он жену — как-никак, а теперь Крокетт — его партнер.
— Принеси немного ЛСД. — И заснула.
Ничего себе просьба, и от кого! Маннихон, осторожно закрыл за собой дверь, чтобы не разбудить детей — страшно боятся неожиданных посторонних звуков, так ему сказал их врач, психиатр.
Тагека Ки жил в своей квартире, в Даунтауне, на чердаке тринадцатиэтажного здания его «ягуар» и «ланчия» Крокетта вот они, стоят перед домом. Маннихон припарковал свой «Плимут» тут же, рядом, размышляя: может, все же приобрести «Феррари»?