Полное собрание рассказов
Шрифт:
Корадубян откинулся на спинку стула и просиял.
— Вижу, до вас начинает доходить, — сказал он. — Меня посадили, а я, когда вышел, купил фотоаппарат. Тот самый, которым вас сфотографировали. Мы с женой сделали снимки окружного прокурора, президента медицинской ассоциации графства, редактора газеты, которая требовала моего осуждения. Потом жена сфотографировала судью, присяжных, прокурора и всех свидетелей обвинения. Я обошел своих параноиков и извинился перед ними. Я сказал, что ошибался, когда убеждал их, будто никакого заговора против них нет. И сообщил, что раскрыл чудовищный заговор и сфотографировал заговорщиков.
Меня едва не затошнило от ужаса, когда я представил себе, что город кишит невинного вида параноиками, готовыми в любую секунду убить и скрыться.
— Эта… эта моя фотография… — упавшим голосом пробормотал я.
— Будет храниться в безопасном месте, — довольно закончил Корадубян, — при условии, что вы сохраните нашу беседу в тайне, а еще если вы дадите мне денег.
— Сколько? — спросил я.
— Я возьму все, что у вас есть при себе, — сказал Корадубян.
У меня при себе было двенадцать долларов. Я отдал их ему и спросил:
— Теперь я могу получить свою фотографию?
— Нет, — ответил он. — Мне очень жаль, но, боюсь, фотография останется у нас на неопределенный срок. Надо, знаете ли, на что-то жить.
Корадубян вздохнул и убрал деньги в бумажник.
— Постыдные, позорные времена, — пробормотал он. — Теперь и не скажешь, что я был когда-то уважаемым профессионалом…
Между вредом и времянкой
Молодой художник, две недели назад потерявший жену в автокатастрофе, стоял в распахнутых дверях своей студии. Казалось, он вот-вот бросится в драку: так широко он расставил ноги и гневно скривил губы, словно не видел перед собой мирного пейзажа. Зеленый склон, пестрый от кленовых листьев, спускался к пруду, что плескал водой через край каменистой дамбы, которую художник возвел минувшей весной. На деревянном причале, вдающемся в пруд, рыбачил сгорбленный старик-фермер с ясными глазами, снова и снова закидывая в воду красно-белую блесну.
Художник, Дэвид Гарнден, держал в руках тонкий словарик и в увядающих лучах бабьего лета читал и перечитывал определение слова, стоявшего между вредом и времянкой: «Одна из форм существования бесконечно развивающейся материи — последовательная смена ее явлений и состояний».
Дэвид нетерпеливо покрутил книгу в длинных пальцах. Время. Он читал про время. Он жаждал постигнуть время, бросить ему вызов, покорить: чтобы отправиться… нет, не в будущее, а в прошлое — к своей любимой жене Дженет, в те секунды, которые давно утекли.
Вновь засвистела катушка спиннинга. Дэвид поднял голову, глядя, как яркая блесна вспарывает воду, тонет, а потом рывком взмывает обратно к пирсу. Теперь она болталась в воздухе, в дюйме от конца удочки. По поверхности пруда бежали последние круги. Вот еще одно мгновение минуло в прошлое. Ушло, кончилось, осталось позади. Время…
Дэвид прищурил глаза. Он знал, что его маниакальная страсть вызвана недавней трагедией. И все же в нем крепло убеждение, что желание вернуться назад, в счастливые дни, вполне разумно. Один из его приятелей, занимавшийся наукой, после нескольких
Он глядел, как фермер бросает блесну. Причал вздрогнул.
— Осторожнее там на краю! — крикнул Дэвид.
Две опоры, затянутые тиной, прогнили; он давно собирался их починить. Старик даже не повернул головы. Впрочем, Дэвиду было плевать, слышит ли тот; черт с ним, как-нибудь устоит. Он опять задумался о своем.
Дэвид зашел в студию, лег на диван, вытянул ноги, уронил словарик на пол и растворился в грезах о гостях из других миров. Он представлял себе загадочных существ куда мудрее человека, у которых более пяти чувств и которые могут рассказать ему о времени. Визитеры из космоса должны многое знать о времени, ведь их способности простираются далеко за пределы человеческого разума. Возможно, во вселенной есть иные формы жизни — с тех же «летающих тарелочек», — способные прыгать в любой момент жизни, куда только пожелают. Наверняка они смеются над землянами, которые мерно движутся в одну сторону — по направлению к смерти.
Куда бы он отправился, если бы мог? Дэвид сел, взлохматил короткие темные волосы.
— К Дженет, — произнес он вслух. К запахам, звукам и краскам майского полудня. Время затуманило драгоценный образ, сгладило углы и стерло детали. Дэвид помнил, как был счастлив в тот день. Но не помнил всех подробностей…
Смутно, до боли в сердце, он видел себя и прекрасную Дженет. Самый лучший момент? О, их было много! Они с Дженет только что поженились и в тот день приехали осматривать новый дом. Заглянули в каждую комнату, порадовались зеленому пейзажу за окнами, забрались на плотину, поболтали ногами в воде… целовались… лежали на молодой траве. Дженет, Дженет, Дженет…
Видение взорвал крик:
— Кто-нибудь! Помогите!
Дэвид выбежал наружу. Деревянные опоры пирса обломились и разошлись в стороны. В досках между ними виселичным люком зияла дыра. Старик исчез. Поверхность пруда была гладкой.
Дэвид ринулся вниз по склону, сбрасывая на ходу одежду, и одним махом нырнул в колючий холод воды. Под самым причалом воздух в легких закончился. Впереди маячил съежившийся в тугой комок фермер, неподвижно висевший в волнах. Дэвид вынырнул, набрал воздуха и вновь погрузился в воду. Схватил старика за ремень комбинезона и потянул вверх. Ни сопротивления, ни борьбы, ни смертельной хватки…
Он вытащил фермера на склон и принялся выдавливать смерть из легких старика. Нажать, отпустить, выждать… нажать, отпустить, выждать. Дэвид не знал, сколько прошло времени. Как давно он крикнул мальчику на дороге вызвать врача? Нажать, отпустить… В белом лице фермера — ни кровинки. Руки и плечи нещадно ныли, пальцы не сгибались. Время опять победило — отняло у близких еще одного человека. Дэвид внезапно понял, что ругается вслух, что движет им вовсе не стремление спасти чужую жизнь, а бурлящая ярость. Человек на траве был совершенно ему безразличен, Дэвид испытывал лишь ненависть к их общему мучителю — времени.