Полное собрание рассказов
Шрифт:
— Я бы тоже век о нем не слышала, — буркнула Салли.
Шла пятая неделя репетиций. До премьеры оставались считаные дни; из-за Мелоди пьеса обещала провалиться. Дело было дрянь.
— Может, лучше отменить показ, — предложил я.
— В Гэмпшире сейчас и без того тошно, — возразила Салли. — Зима близко.
Беда в том, что Мелоди вообще не могла раскрыть характер персонажа. А ведь главное действие пьесы Артура Гарвея Ульма разворачивалось в душе проститутки. Он описал, что происходит с ней после общения со столь разными мужчинами. В небольшом предисловии Ульм указал: «Для того чтобы “Рим” ожил на сцене, душа Беллы на глазах публики
Я напомнил Салли о предисловии Ульма и уточнил, знает ли Мелоди, что такое калейдоскоп.
— Да, — ответила та. — И что такое спектр тоже. Она не знает только, что значит быть женщиной.
— Ты хочешь сказать, какой женщина должна быть.
— Как пожелаешь, — ответила Салли.
Повисло сосредоточенное молчание. Дело шло к полуночи. Салли вдруг прикрыла губы рукой и затараторила:
— Нет-нет-нет-нет!
Она подражала Мелоди. Та всегда так делала на репетициях, когда мы доходили до мест, где она должна поцеловать Брайса или Джона.
Да и между поцелуями она играла не лучше. Мелоди была дочерью Фреда Ловелла и старалась ни единым поступком не осрамить отца.
— Может, стоило дать ей роль святой Жанны д’Арк? — заметил я.
Салли фыркнула.
— С чего ты решил, что Жанна д’Арк была такой стылой ледышкой?
Как бы там ни было, мы продолжали.
Все в той или иной степени выучили свою роль. Накануне финальной репетиции я сказал Салли, что в ночь перед премьерой всегда кто-то говорит: «Шоу должно продолжаться».
— Вопрос в том, что за шоу у нас получится, — заявила она.
Салли была права.
Пока что Мелоди оставалась самой собой, как и Брайс, Джон и даже я. И вот мы четверо каким-то чудом попали в Рим. Время от времени мы открывали рот, и оттуда вылетали странные, совершенно чуждые нам слова, пришедшие будто из космоса или другого мира. Слова, написанные Артуром Гарвеем Ульмом.
Репетиция была в самом разгаре. В той сцене я не участвовал и сидел в зале с одной из подружек Джона. Ее звали Марти. Она была официанткой из Южного Кроуфорда. А еще у нее был кривой нос — ей, как и половине поклонниц Джона, его когда-то сломали. И, по-моему, каждую вторую его девчонку звали Марти.
Что до этой самой Марти, то она вдруг ткнула меня локтем под ребро:
— А этот Брайс Уормергран — он секси, правда?
И разразилась безудержным смехом. Марти думала, мы ставим комедию.
Хотя, помоги нам господь, Брайс и правда был смешон. Его сводила с ума и Мелоди, и это ее «не трогайте меня», поэтому он безбожно переигрывал. Выхаживал вокруг девушки на полусогнутых ногах, как Граучо Маркс [25] , и глядел телячьими глазами, старательно следуя инструкциям Ульма в сценарии: «Бен имеет столь же переменчивую душу, как и девушка. Помните: он поэт, а поэтические страсти по определению своему нельзя ни предсказать, ни контролировать».
25
Граучо Маркс — американский комик, крайне популярный в 1930-е годы. Его сценический образ включал в себя характерную размашистую
Марти спросила меня, не переживает ли Мелоди из-за скорого суда над отцом. Я ответил, что мы не знаем точную дату. В Барбелл отправили целую команду следователей, и, судя по масштабам обвинения, им потребовалось бы несколько лет, чтобы выяснить все подробности дела.
— Что до Мелоди, — продолжил я, — то ее отца обвиняют во всех смертных грехах. Но поскольку она уверена в его святой непогрешимости, то считает, что и переживать не о чем. — Я пожал плечами. — Кто знает, может, он и впрямь еще выкрутится.
— Угу, — согласилась Марти. — Вон, Эйхман ведь прятался столько времени… А Ловелл, он под арестом или на свободе?
— Думаю, его выпустили под залог, — ответил я.
— Кто бы сомневался, — сказала Марти.
И в этот самый момент в зал вошел Фред Ловелл собственной персоной.
Я сразу понял, кто он такой. Его фотографии печатались во всех газетах, да и по телевизору он часто мелькал. Фред Ловелл был коренастым и круглолицым, с высоким лбом и носом-картошкой. Он носил очки в стальной оправе и чересчур квадратный двубортный пиджак, будто бы сшитый из листа фанеры. На лице застыло одно выражение — хмурой королевы Виктории.
Из нагрудного кармана у него торчало несколько перьевых ручек, а отворот пиджака сверкал не хуже Млечного Пути. Ловелл нацепил с дюжину эмблем различных братств и общественных организаций, членом которых он являлся. Я ничуть не удивился, увидев среди них и бутылочную крышечку «Доктора Пеппера».
А еще от нашего гостя нещадно разило алкоголем.
Я встал и громко поздоровался, чтобы предостеречь остальных:
— Мистер Ловелл! Какой приятный сюрприз! Мы и не думали, что вы к нам заглянете!
В зале вспыхнул свет. Пьеса остановилась. Мелоди на сцене завопила от радости, бросилась к отцу и повисла у него на шее.
Интересно, заметит ли она крепкий перегар?
— Ой, папа, папа, папочка! — запричитала Мелоди. — Ты опять вылил на себя слишком много одеколона.
Салли предложила сыграть пьесу заново.
— Мистер Ловелл, присядьте пока в зале. Думаю, вас обрадуют успехи вашей дочери.
— Да уж не сомневаюсь! — отозвался тот. — Она никогда не дает мне повода для разочарований.
В зале было шесть человек и триста свободных стульев. Однако Ловелл выбирал себе место с видом комика У. К. Филдса, искавшего прямой бильярдный кий [26] . Наконец он сел на кресло, которое только что освободил я, — рядом с кривоносой подружкой Джона Шервуда.
— А вы кого играете? — спросил он у нее.
— Я не участвую в пьесе.
— Тогда почему на вас столько грима?
За пару секунд до того, как свет погас, в зал проскользнул еще один незнакомый мужчина и сел на последнем ряду. У него были чересчур длинные волосы, а воротник рубашки расстегнут, но мне показалось, что это агент ФБР. Наверное, он присматривал за Фредом Ловеллом, чтобы тот не сбежал.
26
Имеется в виду комедийная короткометражка 1915 года «Акулы бильярда», где известный фокусник и юморист У. К. Филдс сыграл главную роль.