Полное собрание романов и повестей в одном томе
Шрифт:
Александр Семенович хлопотал, сам влезал на лестницу, проверяя провода.
На следующий день вернулся со станции тот же полугрузовичок и выплюнул три ящика, великолепной гладкой фанеры, кругом оклеенной ярлыками и белыми по черному надписями:
– Что же так мало прислали? – удивился Александр Семенович, однако тотчас захлопотался и стал распаковывать яйца. Распаковывание происходило все в той же оранжерее и принимали в нем участие: сам
– Вы потише, пожалуйста, – говорил он охранителю. – Осторожнее. Что же вы, не видите – яйца?
– Ничего, – хрипел уездный воин, буравя, – сейчас…
Тр-р-р… и сыпалась пыль.
Яйца оказались упакованными превосходно: под деревянной крышкой был слой парафиновой бумаги, затем промокательной, затем следовал плотный слой стружек, затем опилки, и в них замелькали белые головки яиц.
– Заграничной упаковочки, – любовно говорил Александр Семенович, роясь в опилках, – это вам не то, что у нас. Маня, осторожнее, ты их побьешь.
– Ты, Александр Семенович, сдурел, – отвечала жена, – какое золото, подумаешь. Что я, никогда яиц не видала? Ой!.. какие большие!
– Заграница, – говорил Александр Семенович, выкладывая яйца на деревянный стол, – разве это наши мужицкие яйца… Все, вероятно, брамапутры, черт их возьми, немецкие…
– Известное дело, – подтвердил охранитель, любуясь яйцами.
– Только не понимаю, чего они грязные, – говорил задумчиво Александр Семенович… – Маня, ты присматривай. Пускай дальше выгружают, а я иду на телефон.
И Александр Семенович отправился на телефон в контору совхоза через двор.
Вечером в кабинете зоологического института затрещал телефон. Профессор Персиков взъерошил волосы и подошел к аппарату.
– Ну? – спросил он.
– С вами сейчас будет говорить провинция, – тихо с шипением отозвалась трубка женским голосом.
– Ну. Слушаю, – брезгливо спросил Персиков в черний рот телефона. В том что-то щелкало, а затем дальний мужской голос сказал в ухо встревоженно:
– Мыть ли яйца, профессор?
– Что такое? Что? Что вы спрашиваете? – раздражился Персиков. – Откуда говорят?
– Из Никольского, Смоленской губернии, – ответила трубка.
– Ничего не понимаю. Никакого Никольского не знаю. Кто это?
– Рокк, – сурово сказала трубка.
– Какой Рокк? Ах, да… это вы… так что вы спрашиваете?
– Мыть ли их?.. прислали из-за границы мне партию куриных яиц…
– Ну?
– А они в грязюке в какой-то…
– Что-то вы путаете… Как они могут быть в «грязюке», как вы выражаетесь? Ну, конечно, может быть немного… помет присох… или что-нибудь еще…
– Так не мыть?
– Конечно, не нужно… Вы, что, хотите уже заряжать яйцами камеры?
– Заряжаю.
– Гм, – хмыкнул Персиков.
– Пока, – цокнула трубка и стихла.
– «Пока», – с ненавистью повторил Персиков приват-доценту Иванову, – как вам нравится этот тип, Петр Степанович?
– Это он? Воображаю, что он там напечет из этих яиц.
– Д… д… д…– заговорил Персиков злобно. – Вы вообразите, Петр Степанович… Ну, прекрасно… очень возможно, что на дейтероплазму куриного яйца луч окажет такое же действие, как и на плазму голых. Очень возможно, что куры у него вылупятся… Но, ведь, ни вы, ни я не можем сказать, какие это куры будут… может быть, они ни к черту негодные куры. Может быть, они подохнут через два дня. Может быть, их есть нельзя! А разве я поручусь, что они будут стоять на ногах. Может быть, у них кости ломкие. – Персиков вошел в азарт и махал ладонью и загибал пальцы.
– Совершенно верно, – согласился Иванов.
– Вы можете поручиться, Петр Степанович, что они дадут поколение? Может быть, этот тип выведет стерильных кур. Догонит их до величины собаки, а потомства от них жди потом до второго пришествия.
– Нельзя поручиться, – согласился Иванов.
– И какая развязность, – расстраивал сам себя Персиков, – бойкость какая-то! И, ведь, заметьте, что этого прохвоста мне же поручили инструктировать. – Персиков указал на бумагу, доставленную Рокком (она валялась на экспериментальном столе)… – а как я его буду, этого невежду, инструктировать, когда я сам по этому вопросу ничего сказать не могу.
– А отказаться нельзя было? – спросил Иванов.
Персиков побагровел, взял бумагу и показал ее Иванову. Тот прочел ее и иронически усмехнулся.
– М-да… – сказал он многозначительно.
– И, ведь, заметьте… Я своего заказа жду два месяца и о нем ни слуху, ни духу. А этому моментально и яйца прислали и вообще всяческое содействие…
– Ни черта у него не выйдет, Владимир Ипатьевич. И просто кончится тем, что вернут нам камеры.
– Да если бы скорее, а то ведь они же мои опыты задерживают.
– Да вот это скверно. У меня все готово.
– Вы скафандры получили?
– Да, сегодня утром.
Персиков несколько успокоился и оживился.
– Угу… Я думаю, мы так сделаем. Двери операционной можно будет наглухо закрыть, а окно мы откроем…
– Конечно, – согласился Иванов.
– Три шлема?
– Три. Да.
– Ну вот-с… Вы, стало быть, я и кого-нибудь из студентов можно назвать. Дадим ему третий шлем.
– Гринмута можно.
– Это который у вас сейчас с саламандрами работает?.. гм… он ничего… хотя, позвольте, весной он не мог сказать, как устроен плавательный пузырь у голозубых, – злопамятно добавил Персиков.
– Нет, он ничего… Он хороший студент, – заступился Иванов.
– Придется уж не поспать одну ночь, – продолжал Персиков, – только вот что, Петр Степанович, вы проверьте газ, а то черт их знает, эти доброхимы ихние. Пришлют какую-нибудь гадость.
– Нет, нет, – и Иванов замахал руками, – вчера я уже пробовал. Нужно отдать им справедливость, Владимир Ипатьевич, превосходный газ.
– Вы на ком пробовали?
– На обыкновенных жабах. Пустишь струйку – мгновенно умирают. Да, Владимир Ипатьевич, мы еще так сделаем. Вы напишите отношение в Гепеу, чтобы вам прислали электрический револьвер.