Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах Том 5
Шрифт:
11 «Другой» тешится жизнью, везде бывает, всё видит, до всего ему дело… А я!… [Он] Нет, я не «другой»! – с грустью сказал он и впал в глубокую Думу.
12
Настала одна из редких и светлых
13
14 Он как будто выбрался мысленно из чащи леса на тропинку, вышел к просеке и оглянулся.
15 Боже! Как
165
страшно стало ему, когда вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении и когда мелькнула параллель между этим назначением и собственной его жизнью, когда в голове просыпались один за другим и беспорядочно, пугливо носились, как птицы, пробужденные внезапным лучом солнца в дремлющей развалине [замка], жизненные
1 вопросы. Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую всему. И зависть грызла его, что «другие» так полно и широко живут, а он, как тяжелый и ненужный камень, брошен на узкой и жалкой тропе своего существования… В робкой душе его выработывалось мучительное сознание, что многие стороны нравственной его натуры не пробудились совсем, другие были чуть-чуть тронуты и ни одна не разработана до конца. А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже [заглох‹шее›] умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой. Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему [при рождении] в дар миром и жизнью сокровища.
Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нем на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг положил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения… И уж не попасть
2 ему, кажется, из глуши и дичи на прямую тропинку. Лес кругом его, и в душе всё чаще и темнее, тропинка зарастает более и более; светлое сознание ‹л. 49 об.›
3 просыпается всё реже и реже
166
и только на мгновение будит спящие силы, а ум и воля давно парализованы, и, кажется, безвозвратно, развивается одно тело… События его жизни умельчились до микроскопических размеров, но и с теми событиями не справится он: он не переходит от одного к другому, а перебрасывается ими, как с волны на волну; он не в силах одному противупоставить упругость воли или увлечься
Горько становилось ему от этой тайной исповеди своей жизни…
1 Бесплодные сожаления о минувшем, жгучие упреки совести кололи его, как иглы, и он всеми силами старался свергнуть с себя бремя этих упреков, найти виноватого вне себя и на него обратить жало их. Но на кого?
2
Он охал, вздыхал, ворочался с боку на бок;
3 охи и вздохи его долетали даже до ушей Захара.
– Эк его там с квасу-то раздувает! – с неудовольствием ворчал Захар.
– Отчего же это я не как «другие»? – с грустью сказал
4 он, кутаясь опять в одеяло с головой.
5
Он бесполезно искал враждебное начало, мешающее ему жить как следует, и дремота опять начала понемногу овладевать им.
6
167
– И я хотел бы тоже…
1 – говорил он, мигая с трудом… – что-нибудь такое… разве природа уж так обидела меня… да нет! слава Богу… жаловаться нельзя.
За этим послышался примирительный вздох. Илья Ильич [начал] приходил в нормальное свое состояние
2 спокойствия и апатии.
– Видно, уж так судьба… что ж мне тут делать?… – едва шептал он, одолеваемый сном.
3 – Однако… любопытно бы знать… отчего я… такой?…
4
Веки у него закрылись совсем.
5
– Должно быть… это… оттого… – силился было [досказать] [выговорить] [доска‹зать›] выговорить он [Но он] и не выговорил.
Но он
6 не додумался до причины: язык и губы [смолкли] [остались как] мгновенно [отказал‹ись?›] замерли на полуслове и остались, как были, полуоткрыты. Вместо слова послышался вздох, и вслед за тем [началось] начало еще раздаваться ровное храпенье безмятежно спящего человека. ‹л. 50›