Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Стихотворения. Поэмы (1902–1910)

Гумилев Николай Степанович

2

Он встал на крайнем берегу, И было хмуро побережье, Едва чернели на снегу Следы глубокие, медвежьи. Да в отдаленной полынье Плескались рыжие тюлени, Да небо в розовом огне Бросало ровный свет без тени. Он обернулся... там, во мгле, Дрожали зябнущие парсы И, обессилев, на земле Валялись царственные барсы, А дальше падали слоны, Дрожа, стонали, как гиганты, И лился мягкий свет луны На их уборы, их брильянты. Но людям, павшим перед ним, Царь кинул гордое решенье: «Мы в царстве снега создадим Иную Индию... — Виденье. На этот звонкий синий лед Утесы мрамора не лягут, И лотус здесь не зацветет Под вековою сенью пагод. Но будет белая заря Пылать

слепительнее вдвое, Чем у бирманского царя Костры из мирры и алоэ. Не бойтесь этой наготы И песен холода и вьюги, Вы обретете здесь цветы, Каких не знали бы на юге...»

3

И древле мертвая страна С ее нетронутою новью, Как дева юная, пьяна Своей великою любовью. Из дивной Галлии вотще К ней приходили кавалеры, Красуясь в бархатном плаще, Манили к тайнам чуждой веры. И Византии строгой речь, Ее задумчивые книги Не заковали этих плеч В свои тяжелые вериги. Здесь каждый миг была весна И в каждом взоре жило солнце, Когда смотрела тишина Сквозь закоптелое оконце. И каждый мыслил: «Я в бреду, Я сплю, но радости всё те же, Вот встану в розовом саду Над белым мрамором прибрежий. И та, которую люблю, Придет застенчиво и томно, Она близка... Теперь я сплю, И хорошо у грезы темной». Живет закон священной лжи В картине, статуе, поэме — Мечта великого Раджи, Благословляемая всеми. 1909

131

На льдах тоскующего полюса, Где небосклон туманом стерт, Я без движенья и без голоса, Окровавленный, распростерт. Глаза нагнувшегося демона, Его лукавые уста... И манит смерть, всегда, везде она Так непостижна и проста. Из двух соблазнов, что я выберу, Что слаще — сон иль горечь слез? Нет, буду ждать, чтоб мне, как рыбарю, Явился в облаке Христос. Он превращает в звезды горести, В напиток солнца жгучий яд И созидает в мертвом хворосте Никейских лилий белый сад.

132. Поединок

В твоем гербе — невинность лилий, В моем — багряные цветы. И близок бой, рога завыли, Сверкнули золотом щиты. Я вызван был на поединок Под звуки бубнов и литавр, Среди смеющихся тропинок, Как тигр в саду, — угрюмый мавр. Ты — дева-воин песен давних, Тобой гордятся короли, Твое копье не знает равных В пределах моря и земли. Вот мы схватились и застыли, И войско с трепетом глядит, Кто побеждает: я ли, ты ли, Иль гибкость стали, иль гранит. Я пал, и, молнии победней, Сверкнул и в тело впился нож. Тебе восторг — мой стон последний, Моя прерывистая дрожь. И ты уходишь в славе ратной, Толпа поет тебе хвалы, Но ты воротишься обратно, Одна, в плаще весенней мглы. И над равниной дымно-белой Мерцая шлемом золотым, Найдешь мой труп окоченелый И снова склонишься над ним: «Люблю! Ты слышишь, милый, милый? Открой глаза, ответь мне: «Да». За то, что я тебя убила, Твоей я стану навсегда». Еще не умер звук рыданий, Еще шуршит твой белый шелк, А уж ко мне ползет в тумане Нетерпеливо-жадный волк.

133. Орел

Орел летел всё выше и вперед К Престолу Сил сквозь звездные преддверья, И был прекрасен царственный полет, И лоснились коричневые перья. Где жил он прежде? Может быть, в плену, В оковах королевского зверинца, Кричал, встречая девушку-весну, Влюбленную в задумчивого принца. Иль, может быть, в берлоге колдуна, Когда глядел он в узкое оконце, Его зачаровала вышина И властно превратила сердце в солнце. Не всё ль равно?! Играя и маня, Лазурное вскрывалось совершенство, И он летел три ночи и три дня И умер, задохнувшись от блаженства. Он умер, да! Но он не мог упасть, Войдя в круги планетного движенья. Бездонная внизу зияла пасть, Но были слабы силы притяженья. Лучами был пронизан небосвод, Божественно-холодными лучами. Не зная тленья, он летел вперед, Смотрел на звезды мертвыми очами. Не раз в бездонность рушились миры, Не раз труба архангела трубила, Но не была добычей для игры Его великолепная могила.

134. Одиночество

Я

спал, и смыла пена белая Меня с родного корабля, И в черных водах, помертвелая, Открылась мне моя земля. Она полна конями быстрыми И красным золотом пещер, Но ночью вспыхивают искрами Глаза блуждающих пантер. Там травы славятся узорами И реки словно зеркала, Но рощи полны мандрагорами, Цветами ужаса и зла. На синевато-белом мраморе Я высоко воздвиг маяк, Чтоб пробегающие на море Далёко видели мой стяг. Я предлагал им перья страуса, Плоды, коралловую нить, Но ни один стремленья паруса Не захотел остановить. Все чтили древнего оракула И приговор его суда О том, чтоб вечно сердце плакало У всех заброшенных сюда. И надо мною одиночество Возносит огненную плеть За то, что древнее пророчество Мне суждено преодолеть.

135. Лесной пожар

Ветер гонит тучу дыма, Словно грузного коня. Вслед за ним неумолимо Встало зарево огня. Только в редкие просветы Темно-бурых тополей Видно розовые светы Обезумевших полей. Ярко вспыхивает маис, С острым запахом смолы, И шипя, и разгораясь, В пламя падают стволы. Резкий грохот, тяжкий топот, Вой, мычанье, визг и рев, И зловеще-тихий ропот Закипающих ручьев. Вон несется слон-пустынник, Лев стремительно бежит, Обезьяна держит финик И пронзительно визжит. С вепрем стиснутый бок о бок Легкий волк, душа ловитв, Зубы белы, взор неробок — Только время не для битв. А за ними в дымных пущах Льется новая волна Опаленных и ревущих... Как назвать их имена? Словно там, под сводом ада, Дьявол щелкает бичом, Чтобы грешников громада Вышла бешеным смерчом. Всё страшней в ночи бессонной, Всё быстрее дикий бег, И, огнями ослепленный, Черной кровью обагренный, Первым гибнет человек.

136. Царица

Твой лоб в кудрях отлива бронзы Как сталь, глаза твои остры, Тебе задумчивые бонзы В Тибете ставили костры. Когда Тимур в унылой злобе Народы бросил к их мете, Тебя несли в пустынях Гоби На боевом его щите. И ты ступила в крепость Агры, Светла, как древняя Лилит, Твои веселые онагры Звенели золотом копыт. Был вечер тих. Земля молчала, Едва вздыхали цветники, Да от зеленого канала, Взлетая, реяли жуки. И я следил в тени колонны Черты алмазного лица И ждал, коленопреклоненный, В одежде розовой жреца. Узорный лук в дугу был согнут, И, вольность древнюю любя, Я знал, что мускулы не дрогнут И острие найдет тебя. Тогда бы вспыхнуло былое: Князей торжественный приход, И пляски в зарослях алоэ, И дни веселые охот. Но рот твой, вырезанный строго, Таил такую смену мук, Что я в тебе увидел Бога И робко выронил свой лук. Толпа рабов ко мне метнулась, Теснясь, волнуясь и крича, И ты лениво улыбнулась Стальной секире палача.

137

Тебе бродить по солнечным лугам, Зеленых трав, смеясь, раздвинуть стены! Так любят льнуть серебряные пены К твоим нагим и маленьким ногам. Весной в лесах звучит веселый гам, Всё чувствует дыханье перемены; Больны луной, проносятся гиены, И пляски змей странны по вечерам. Как белая восторженная птица, В груди огонь желанья распаля, Проходишь ты, и мысль твоя томится: Ты ждешь любви, как влаги ждут поля; Ты ждешь греха, как воли кобылица; Ты страсти ждешь, как осени земля!

138. Судный день

В. И. Иванову

Раскроется серебряная книга, Пылающая магия полудней, И станет храмом брошенная рига, Где нищий, я дремал во мраке будней. Священных схим озлобленный расстрига, Я принял мир и горестный, и трудный, Но тяжкая на грудь легла верига, Я вижу свет... то День подходит Судный. Не смирну, не бдолах, не кость слоновью — Я приношу зовущему пророку Багряный сок из винограда сердца. И он во мне поймет единоверца, Залитого, как он, во славу Року Блаженно расточаемою кровью.