Полное собрание сочинений в трех томах. Том 1

Мольер Жан-Батист

Что б ни было со мной, хвалюсь я не напрасно Одним: никто меня с мужьями не сравнит, Которые терпеть согласны волокит.

Кризальд.

Мне удивительно, как можно в ваши лета Тревогу создавать из этого предмета. Как будто на земле одно лишь благо есть! Как будто лишь в одном заключена вся честь! Быть плутом, скрягою, бесчестным, злым и грубым Вам кажется ничем, а тот позор — сугубым, И, как бы кто ни жил, хотя бы впал в разврат, Он может быть в чести, лишь не был бы рогат. Но если вдуматься, правдоподобно ль, право, Что от случайности зависит наша слава? Кто благороден сам, заслужит ли упрек В несчастье, помешать которому не мог? Зачем вы женщинам хотите предоставить Возможность полную нас славить и бесславить? Зачем чудовищем мы делаться должны, Когда расстроены неверностью жены? Могу заверить вас, что человек достойный Способен и рога носить вполне спокойно: Уверясь, что

удар судьбы неотвратим, Он с равнодушием относится и к ним. Поймите же, что зло — как ни мудрят об этом — Есть отношение особое к предметам. И чтоб не оплошать, одно вы знать должны: Здесь, как во всем другом, лишь крайности страшны. Бывают простаки: когда беда случится, Готовы тот же час едва ли не кичиться, Любовников жены, где можно, назовут И все таланты их по пальцам перечтут, Окажут им при всех особое вниманье, Всегда напросятся на ужин, на гулянье И вызовут у всех естественный вопрос: Что за охота им совать повсюду нос? Мужья подобные несносны мне и многим, Но к крайности другой я буду столь же строгим. Я не мирюсь душой с друзьями волокит, Но ревность бурная не меньше мне претит, Их неразумный гнев, шумящий бестолково, В свидетели созвать хоть целый свет готовый, Как будто им ничуть огласка не в укор И рады напоказ свой выставить убор. Меж этих двух путей возможна середина; Благоразумные пойдут по ней единой, И этот средний путь избравший человек, Женой обиженный, не покраснеет ввек. Поймите наконец, обдумав все бесстрастно, Что и носить рога совсем не так ужасно. Как я сказал уже, все дело только в том, Чтоб в каждом случае вести себя с умом.

Арнольф.

Отряды рогачей, прослушав речь такую, Должны вам выразить признательность большую, И лестно каждому, кто выслушал ее, Что в славной армии он станет под ружье.

Кризальд.

Я говорил не то, хвалить их не намерен. Но если жребий наш в женитьбе нам не верен, С игрою в кости я могу его сравнить, Где может счастие всечасно изменить, А ловкость — выручить, лишь надо со смиреньем Случайность поправлять достойным поведеньем.

Арнольф.

Итак, по-вашему, спокойно спать и есть? А это пустяки, что пострадала честь?

Кризальд.

Изволите шутить. Но я готов сознаться, Что нужно многого сильнее опасаться, Что в жизни многое печальнее стократ, Чем происшествия, какие вас страшат. И если выбирать могли бы мы по воле, Я примирился бы скорей с подобной долей, Чем мужем быть жены, каких немало есть, Готовых на стену из-за безделиц лезть; Сих перлов честности, сих фурий безупречных, Чья верность — лишь предлог для оправданий вечных, Как будто им даны за верность их права На мужа сверху вниз глядеть едва-едва, И, если верными слывут они для света, Мы всё обязаны переносить за это! Хочу вам, милый кум, совет последний дать: Мы можем из рогов и то и се создать; Бывают случаи, когда желать их надо И в них окажется немалая отрада.

Арнольф.

Они вам по душе? Ну что же, я молчу, Но сам их примерять я, право, не хочу, Не допущу никак и тут же рад поклясться…

Кризальд.

Клянетесь? Боже мой, вы можете попасться! И если рок судил, напрасны все мольбы: Там уготованной не избежать судьбы.

Арнольф.

Как? Мне носить рога?

Кризальд.

Вы сердитесь напрасно! Их носят тысячи — вы знаете прекрасно — Людей, чье сердце, ум, богатство, красота Известны каждому, и вы им не чета.

Арнольф.

Прошу не сравнивать. Что мне до них за дело! Но эта болтовня мне, право, надоела, Оставим лучше спор.

Кризальд.

Он раздражает вас. Увидим — отчего. Прощайте! Но не раз Придется вам мои припоминать советы. И знайте, что рога уже почти надеты На тех, кто поклялся вовеки их не знать.

(Уходит.)

Арнольф (один).

Шалишь, не сдамся я, лишь надо не зевать! Я все пускаю в ход и мер не отлагаю.

(Бежит и стучит в дверь своего дома.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Арнольф, Ален, Жоржета.

Арнольф.

Я с просьбой к вам, друзья, покорной прибегаю. Известна ваша мне усердная любовь, Но случай настает ей проявиться вновь. Вы только услужить сумейте мне как надо — Вам обеспечена хорошая награда. Известный человек (зачем вам называть?) Готов, как я узнал, меня ошельмовать: Пробраться хочет он сегодня в ночь к Агнесе, Но все втроем должны мы помешать повесе. Две палки выбрать вам велю потяжелей; Он с лестницей придет, полезет вверх по ней (Я вам, открыв окно, подам сигнал для боя), А вы попотчуйте предателя-героя, Да

так, чтоб помнила спина его всегда, Что настрого ему заказан путь сюда. Но только чур: отнюдь меня не называйте; Что буду возле вас — и виду не подайте. Ну что ж, сумеете злодею отомстить?

Ален.

Коли задача в том, чтоб только колотить, Я справлюсь хорошо: рука моя привычна.

Жоржета.

Моя рука слабей, но тоже бьет отлично, И не придется мне, увидите, отстать.

Арнольф.

Ступайте же домой. Смотрите — не болтать! Да, вот на первый раз урок небесполезный! И если каждый муж такой прием любезный Любовнику жены окажет в добрый час, Число рогатых вмиг убавится у нас.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Арнольф, Ален, Жоржета.

Арнольф.

Злодеи гнусные! Ну что вы натворили?

Ален.

Мы вас послушались, вы сами говорили…

Арнольф.

Оставьте выдумки! К чему душой кривить? Я вам приказывал побить, а не убить, Бить по спине велел, и не было ни слова, Чтобы по голове дубасить бестолково. В какие бедствия я ввергнут, о творец! Что делать мне теперь, когда мой враг — мертвец? Ступайте же домой и будьте осторожны: Ни слова никому про тот приказ ничтожный. Как только рассветет, я поискать пойду Совета мудрого, чтобы избыть беду. Увы, что мне грозит! И что я в оправданье Скажу его отцу при первом же свиданье!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Арнольф, Орас.

Орас (про себя).

Никак не разберу, кто это может быть.

Арнольф (думая, что он один).

Кто ж думал… (Заметив Ораса.) Кто идет и чем могу служить?

Орас.

Сеньер Арнольф?

Арнольф.

А вы?

Орас.

Орас. Мое почтенье! Я к вам хотел идти просить об одолженье. Встаете рано вы!

Арнольф (в сторону).

Его, его черты! Не наважденье ли? Не страшные ль мечты?

Орас.

Я в передряге был — и, признаюсь, немалой, И небо милость мне особую послало, Что с вами встретился я в этот самый миг. Я вам могу сказать, что я всего достиг, О чем бы ни мечтал любовник самый смелый, Но тот же случай мог и погубить все дело. Не знаю, кто узнал — моей тут нет вины, — Что мы с Агнесою увидеться должны, Но в час, когда я был почти у самой цели, Ко мне какие-то буяны подлетели, Их палок первый взмах меня врасплох застал, Вмиг оступился я и с лестницы упал. Но этим спасся я, иначе не ушибы — Удары палками мне угрожать могли бы. Но те — ревнивец мой меж них, конечно, был — Решили, что удар меня на землю сбил. А так как долго я не мог от сильной боли Ни встать, ни двинуться и замер поневоле, Они подумали, что насмерть я убит, Что им несдобровать, что им беда грозит. До слуха моего слова их долетали; Друг друга упрекать они в убийстве стали И в полной темноте, судьбу свою кляня, Пощупать подошли — что, жив ли я? — меня. Представьте: я лежу средь темноты полночной, Фигуру мертвеца изображая точно! Они тотчас ушли, испуга не тая. Но только что уйти подумывал и я, Агнеса, вне себя от этой смерти мнимой, Уже спешит ко мне в тоске неодолимой, Затем что, спор людей услышав из окна, Словами их была встревожена она, А так как в суете забыли о надзоре, Она легко могла ко мне спуститься вскоре. Когда ж увидела, что я и жив и цел, Восторг ее душой великий овладел. Что ж было всех ее волнений завершеньем? Она вняла вполне своей любви внушеньям, Решила навсегда оставить прежний дом И мне доверила судьбу свою во всем. Судите ж, оценив поступок сей невинный, На что ее толкал безумца гнев бесчинный, Какой опасный путь в тот час ей угрожал, Когда бы я ее не столько обожал! Но слишком чистый жар в моей душе пылает: Кто любит — милой зла вовек не пожелает; Достойны прелести ее судьбы иной, И разлучит теперь ее лишь смерть со мной. Отец союзом тем, быть может, возмутится, Но, верно, гнев его со временем смягчится: Столь нежным прелестям уступит и отец И согласится сам смириться наконец. Так не окажете ль мне тайную услугу: Нельзя ли вам вручить прекрасную подругу? Вы одолжили бы поистине меня, Ей дав пристанище хотя бы на два дня. Во-первых, надо скрыть ее побег от света, Врагам докучливым не открывать секрета; Затем в глазах людей — нельзя и то забыть — С мужчиной молодым девице можно ль быть? Другое дело вы: вы человек почтенный; Я вам и так во всем признался откровенно. Мой благородный друг! Я вам, и только вам, Любви сокровище без страха передам.