Полное собрание сочинений. Том 12. Война и мир. Том четвертый
Шрифт:
— Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [103] — сказал с сдержанным смехом голос из-за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинною шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени дорога впереди их безопасна
103
Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали,
— Les brigands sont partout, [104] — отвечал офицер из-за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых как он с товарищем, но что на большие отряды казаки вероятно не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
— Ну теперь он уедет, — всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
104
Эти разбойники везде,
— La vilaine affaire de trainer ces cadavres apr`es soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [105] — и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что-то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
105
Противное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь,
Лошадей подали.
— Bonjour, messieurs, [106] — сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [107] и не мог договорить слова. Офицеры что-то шопотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
106
[Прощайте, господа],
107
[добрый вечер]
— Слышишь? — сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
— Ну, теперь
— Нет! — вскрикнул он, — вы такой герой. Ах, как хорошо! как отлично! Как я вас люблю.
— Хорошо, хорошо, — сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
X.
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
— Слава Богу! — крикнул он. — Ну, слава Богу! — повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. — И чорт тебя возьми, из-за тебя не спал! — проговорил Денисов. — Ну, слава Богу, теперь ложись спать. Еще вздремнем до утра.
— Да... Нет, — сказал Петя. — Мне еще не хочется спать. Да и я себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, чт'o будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое-где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, не громкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто-то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
— Ну, Карабах, завтра послужим, — сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
— Что, барин, не спите? — сказал казак, сидевший под фурой.
— Нет; а... Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. — И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил, и почему он считает, что лучше рисковать своею жизнью, чем делать на обум Лазаря.
— Чт`o же, соснули бы, — сказал казак.
— Нет, я привык, — отвечал Петя. — А что у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
— Оттого, что я привык всё делать аккуратно, — сказал Петя. Иные так, кое-как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
— Это точно, — сказал казак.
— Да еще вот чт'o, пожалуста, голубчик, наточи мне саблю; затупи... (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
— Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали и бруска. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
— А чт`o же, спят молодцы? — сказал Петя.
— Кто спит, а кто так вот.
— Ну, а мальчик чт'o?
— Весенний-то? Он там в сенцах завалился. Со страху спится. Уж рад-то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
— Чт'o точишь? — спросил человек, подходя к фуре.