Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
— Пойдем, — сказал он Борису и после молчания, улыбаясь, покачал головой.
— Что? — спросил Борис.
Они вошли в адъютантскую комнату.
— Ну что? — спросил адъютант, писавший письма.
— Четыре немца на плане рассказывают: Бозевиц, Раузниц und endlich [507] Клаузевиц sammt Austerlitz, [508] — сказал, улыбаясь и доставая шляпу, Волхонской, передразнивая немцев (слово Аустерлиц тогда еще не имело другого значения, как всякое слово, кончающееся на иц), — а князь закрыл глаза и спит. Его позовут, обратятся к нему, он откроет глаза и знаешь: — да, да, да. Ohne Zweifel! [509] —
507
[и наконец]
508
[с Аустерлицем]
509
[Без сомнения!]
— Должно быть в ночь. — Другой адъютант был граф Б., такой же аристократ, как и Волхонской.
Здесь в первый раз Борис видел знаменитого впоследствии Ермолова. Они только выходили, как вошел огромного роста, полный, с короткой шеей и огромными волосами артиллерийский офицер, с замечательно резким и красивым лицом.
— А князь! — сказал он Волхонскому голосом, который показался неестественным Борису, и с улыбкой, которая показалась еще притворнее Борису. — Мне вам два слова нужно.
— Что прикажете? Вы ко мне или к генералу?
— И к вам, и к генералу, — отвечал Ермолов с иронической и злой, как показалось Борису, улыбкой. — У вас, я знаю, решаются дела Европы, это хорошо. Но ежели моя рота (он командовал конной батареей, называвшейся тогда конной ротой) в предстоящем походе участвовать должна, то ей необходимо укомплектование лошадьми и корм для тех, кои остались. (Разговор происходил по русски). Я писал шесть рапортов о том же предмете ко всем своим ближним начальникам. Доложите, что я получить разрешение желаю.
— Я докладывал генералу, — отвечал сухо Волхонской, — и нынче он вечером приказал сделать распоряжение.
— Сделать распоряжение, — повторил Ермолов с той злою ирониею, которую Борису потом не раз случалось встречать между фронтовыми и штабными офицерами. — А могу ли я узнать, сделана ли диспозиция.
— Я ничего не могу сказать, — отвечал Волхонской сухо и с тем почти французским выговором или французской неловкостью говорить по русски, с которой он говорил невольно и многие говорили притворно.
— Затем имею честь кланяться, милостивой государь, — сказал Ермолов. — Я пройду к генералу.
— Там есть ординарец, — сказал Волхонской. — Вот человек, — прибавил он, — который сделает карьеру, но неприятный.
— Нет, славное лицо, — сказал Борис.
Они перешли только через два дома и вошли в дом, где жила в комнатах с дверьми на коридор свита государя. В коридоре этом они встретили, покуда прошли до крайней двери Долгорукова, человек пять, всё спешивших [510] людей. В том числе встретился светлый блондин и красавчик в адъютантском мундире, которого знал Борис. Это был брат В[олков]ых.
510
Зачеркнуто:молодых
— Bonjour, [511] — радостно сказал Борис. Всегда, особенно в чужом месте и где робеешь всего, как робел Борис, [приятно] встретить старого знакомого. — Как вы здесь, давно-ли?
— Bonjour, bonjour, — отвечал, торопливо пожимая руку, Волков. Он пожал очень крепко руку. Это была его привычка. Он всем, хоть бы и самым ничтожным людям, жал крепко руку, чтобы не могли упрекнуть его в [512] пренебрежении; но он был очень важен нынче и так сказал Борису «а, и вы тут», что Борису показалось, он не узнал его. Борис в простоте души напомнил о себе, но это не изменило тон В[олк]ова.
511
[Здравствуйте,]
512
Зач.:равнодушии
—
— Ты знаешь, что с ним, отчего он так тебя третирует en dessous jambe, [513] — сказал Волхонской. — Государь ему сказал нынче несколько слов. Я это люблю наблюдать. Человек, как человек. Вдруг смотришь, совсем испортился. Я всегда уж и добираюсь — кто из царской фамилии с ним говорил.
— А сестра его какая милая! — сказал Борис.
— Sophie de Volkoff, — иронически сказал Волхонской, — m-me de Sta"el Moscovite, [514] как же знаю.
513
[уничтожающе]
514
[Московская госпожа де Сталь]
— Мой приятель Толстой был влюблен в нее.
— О! у него дурной вкус. [515]
Они вошли к Долгорукову. Он стоял у стола с немцом жидом над картой.
— А Волхонской! — закричал он, скорый, живой, здоровый, румяный, молодой, ни секунду не задумывавшийся и, очевидно, очень занятой чем то. Он не дослушал еще, кого с ним знакомили, или скорее представляли (потому что Борис не мог не заметить, что и Волхонской с Долгоруковым был иначе, чем с другими) и тотчас же пожал руку, и обильной речью обратился к Волхонскому и изредка к Борису. Борис своей милой, тихой наружностью сразу внушил доверчивость и симпатию. [516]
515
На полях:Долгорукий рассказывает о совете, восторгается планом Вейротера.
516
На полях:А я зашел поговорить с вами об этом молодом человеке: хочется быть скорее в деле.
— Хорошо, xo[poшo]
— Вот что, mon cher. [517] Наш авангард Багратион стоит у Вишау, Бонапарт бежит — с'est clair. [518] Его отряд у Вишау прикрывает отступленье, этот отряд не больше двух эскадронов. Его надо снять. Понимаешь? Вы понимаете, что это должно быть тайной, — обратился он к Борису. — Вот этот немец привез донесенье. Он был уже у Кутузова, ему не поверили, или не знаю что. Багратион доносит то же самое. Я не понимаю, об чем они думают: оставить убежать Бонапарте. Это я беру на себя. Я доложу нынче государю, не знаю, как решат и, ежели мне только поручат отряд, я отвечаю за всё. Хотите взять сотню лейб казаков?
517
[милый мой.]
518
[это ясно.]
Волхонской молчал, посмотрел на карту.
— Нет, я верю, мой старый дядя говорил: никуда на войне не напрашивайся, ни от чего не отказывайся.
— Я не понимаю, не понимаю, что с нами делают, — продолжал Долгоруков, садясь. — Можете итти, — прибавил он немцу. — У нас 190 тысяч войска (он прибавил тысяч 20). Мы ждем подкреплений из Венгрии, эрцгерцог в четырех переходах от нас, а мы ждем бог знает чего? Того, чтоб он ушел.
— Государь вас просят, — сказал вошедший камер лакей. Долгоруков докончил еще свою речь, пожал руки обоим, застегнулся и пошел. Придворная память напомнила ему, что он ничего не сказал Борису. Он повернулся к нему и просил заходить и передать поклон матери.