Полное собрание сочинений. Том 18. Посиделки на закате
Шрифт:
«В семье дети. Двое уже взрослые. Глава же семьи, увидев погоны, решил, что вернулась царская власть, начал молиться и пытался целовать мои сапоги». Людям, пришедшим с фронта, все это не понравилось — «мы там кровь проливали, а вы тут прятались». Однако, поостыв, сели за стол. И четыре дня провели в избе Лыковых в обстановке вполне спокойной. Прощаясь, оставили «пустынникам» соль и патроны.
Карп Осипович со старшим Савином проводили отряд, указав ему тропы к Телецкому озеру.
В заповеднике внимательно слушали рассказ лейтенанта. И, зная характер Лыкова, решили: уйдет…
На следующий год, в феврале, заповедник
«Шли мы с мыслью уговорить Лыковых выйти из «пустыни», не погубить детей». В метельное время в труднодоступных горных местах отряд дважды был на краю гибели, но все же благополучно вышел к избушке. Она была пуста. По обстановке было видно: ушли Лыковы сразу как проводили отряд. Весь скарб унесли. Но в яме осталась часть картошки и репы. «Мы уверены были: за картошкой придут. На большом листе бумаги печатными буквами я написал, кто тут был, упомянув Молокова. Написали о цели прихода отряда. Призвали родителей пожалеть детей — выйти. Сказали, что зла не будет. Мы понимали: далеко уйти не могли. Но искать пожелавших схорониться в здешней тайге — дело трудное, небезопасное. Махнули рукой: пусть живут как хотят».
Дальнейшее читателям нашим известно.
Лыковы, встревоженные появлением людей, ушли сразу как выкопали картошку. Спустились ниже по Абакану, но не стали селиться возле реки, а поднялись в горы, выбрав местечко возле ручья. Там началось тридцатипятилетнее тайное единоборство с природой за выживание. Агафья все эти годы называет голодными — огород на «северах» (на холодном склоне горы) кормил плохо.
«Ели рябиновый лист, коренья, траву, грибы, картофельную ботву, древесную кору. Голодали все время. Каждый год держали совет: или съесть, или оставить на семена».
В 1958 году группа туристов, спускавшихся по Абакану, увидела неожиданно бородатого человека, стоящего с удочкой. «Он был крепок как груздь. А рядом на куче пихтовых веток сидела старушка, худая, согбенная — живые мощи». От инструктора по туризму (им был Тигрий Георгиевич) проплывавшие слышали: где-то в этих местах должен быть скит Лыковых, и догадались, что перед ними «пустынники» Акулина и Карп.
На вопросы о детях они ответили: «Которые с нами, а которые отошли». Большого разговора не получилось. Таежники явно были обеспокоены, что «засветились».
Ко времени встречи с геологами семья уже так измучена была борьбой за существование, что хорониться от людей не захотела, покорно приняв предначертанье судьбы.
Вслед за отцом, давшим ей строгий наказ, Агафья продолжает считать: «Спасенье для истинных христиан — жить в пустыне». В этом главная из причин ее нежелания перебраться к родным. Прибавим к этому еще и закон: все живое является продуктом среды, где родилось, сформировалось. Таежная глушь и безлюдье для Агафьи — «родной дом», угодная богу «пустынь».
Предположение родственников, что теперь-то, после всей маеты в одиночестве Тупика, Агафья наконец согласится остаться с единоверцами, не оправдалось. Даже и умереть в «пустыни» для нее все же лучше, чем жить рядом с «миром».
Долгим был вечерний разговор в Килинске. Один из бородачей, сидевших полукругом возле Агафьи и терпеливо объяснявших ей накладность вертолетных
— Ну что же, пустынь так пустынь. Наши места, ты теперь видела, нелюдные. Если не хочешь возле нас обретаться, пожалуйста — в любом таежном распадке, хочешь в двух верстах от деревни, хочешь в пяти, поставим тебе избушку, распашем землю. Живи пустынницей. А что случится — мы рядом, вертолета не надо.
Все притихли. Что возразит?
— Да нет уж. У вас тут картошка не такая…
— Ну привези свои семена…
— Нет-нет, доктор Игорь Павлович сказал: я тут у вас всеми болезнями, кроме клеща, заболею…
Загорелые крепкие старики, переглянувшись, вздохнули. А Агафья, прислоняя руки к груди — «сердце», просит:
— Ты, Василий Михайлович, скажи там насчет вертолета. Обнадежили отвезти, так пусть отвезут. Картошку-то надо готовить к посадке…
Фото автора. 2 мая 1991 г.
Возвращение пиявки
(Окно в природу)
Деревенскому человеку пиявка известна с детства, побродишь в теплом пруду, глядишь — вот она на ноге, распухла от крови, не почувствовал, как присосалась. Смахиваешь упругий темный комок. Бр-р-р… Что может быть противней и неприятней! Купаешь лошадь — и к ней присосалась.
Забросил в стоячую воду удочку, смотришь, обволокла червяка на крючке своим телом. Городские люди видели раньше пиявок в аптеках. На видном месте («в красном углу аптеки», — писал один медик) стояли большие банки, в них сновали темные гибкие существа.
В последние десятилетия из медицины пиявки почти исчезли. Но вот заметка в парижском журнале «Пуэн»: «Пиявка возвращается в фармацевтический арсенал. Специалисты вдруг осознали: ничего лучшего не придумано. Британская фирма «Биофарм» первая в мире начала искусственно разводить медицинских пиявок и выпускать препараты, находящие широкое применение в медицине».
Как первые?! Тридцать пять лет назад, придя на работу в «Комсомольскую правду», в соседнем с редакцией доме я увидел множество банок и вывеску «Медпиявка». Позавчера спустился проверить… все на прежнем месте. В банках резвилась «живая продукция», и лишь вывеска изменилась — «Медпиявка» теперь называется биофабрикой…
Три женщины выращивают пиявок. И повезло — в этот день навестил биофабрику специалист-пиявочник (гирудолог) Геннадий Иванович Никонов. «Нас двое «больших специалистов», — улыбнулся ученый. — Баскова Изольда Порфирьевна и я — ее ученик». Геннадий Иванович готовится защищать докторскую диссертацию. И, оказалось, объект его изучения — интереснейшее существо.
Пиявка — близкий родственник дождевого червя. На земле обитает более шестисот видов пиявок — маленькие, сосущие кровь у улиток, и большие, до пятнадцати сантиметров. Живут в воде, но также среди растений в тропических мокрых лесах. Исключительно кровью питаются лишь десять видов пиявок, остальные потребляют животный белок, соки растений и, подобно дождевым червям, органические остатки.