Полное собрание сочинений. Том 20. Золотые закаты
Шрифт:
Сбросившие икру и молоки, щуки голодны и гоняются за добычей, как волки. С детства помню: весной, если удавалось поймать живца, щуку можно было считать уже на кукане. Голодная «крокодилица» после нереста может пытаться прищучить даже любовника. Но удача ей в этом сопутствует редко: брюхата, неповоротлива, а у молочников форма всегда спортивная — проворны, резвы.
В обычное время щука хватает все, что под руку попадает, в первую очередь, конечно, рыбу, подкарауливая ее в засаде. Но ловят щуки также лягушек, линялых раков, водяных крыс, зазевавшихся на мелководье куличков.
Большая щука может проглотить утку. Описан случай,
По размерам щуки в российских водах уступают только сомам, но встречаются чаще.
Щука — рыба обычная. Спокойные тихие реки, озера, речные старицы, большие пруды — вот щучья стихия. Промысловой рыбой щука не является. Но эта желанная рыба для рыболовов-спортсменов, и по этой причине ее даже кое-где специально разводят, инкубируя икру на искусственных нерестилищах.
Пищевые достоинства рыбы средние. Донские казаки раньше щуками брезговали — «лягушатница»! Древние римляне тоже эту рыбу не считали съедобной. Англичане же в Средние века ценили щук выше лососей, а у евреев это почти национальное блюдо.
Теперь посмотрите на снимок. Сколько весит, по-вашему, это чудище? Всего четырнадцать килограммов. (Легко представить, насколько близится к облику крокодила трехпудовая щука.) Эту красавицу за неделю до моего приезда в Борок сетью поймал ихтиолог Николай Михайлович Зеленецкий. (Каждый год весною ведутся контрольные выловы рыб, идущих на нерест.) У этой щуки взяли трехлитровую банку икры. Ко дню беседы о щуках икра уже просолилась, и мы могли оценить ее вкус.
Фото из архива В. Пескова. 12 мая 1996 г.
Маленькие тайны большого двора
(Окно в природу)
Мы еще сидели у телевизора, когда прокричал первый петух. «Двенадцать…» — сказал хозяин.
Я поглядел на часы, было три минуты первого, и я подумал о неплохом чувстве времени у этой самой распространенной в мире птицы. Будильник у Николая Иваныча — электронный, показывает цифры, женским голосом называет время и в заключенье кричит петухом. Но разбудил нас не этот хитроумный приборчик.
Петухи! Близко к рассвету началась перекличка. Один петух кричал голосом нестарого дьякона, другой слывет тут Шаляпиным, третий кричал, как с похмелья, у четвертого голосище походил на треснутый репродуктор. Я сунул голову под подушку, а Николай Иваныч прошлепал к умывальнику и тут же пошел кормить и поить «возвестителей дня».
Зимой во дворе было примерно две сотни голов разной птицы: куры, гуси, утки, индюшки, цесарки, павлины, перепелки, фазаны. В мае численность взрывом увеличилась в десять раз.
Двор пищит, крякает, квохчет, гогочет, не смущаясь дневным светилом, орут петухи, мяукают павлины.
С зари до зари Николай Иваныч живет в ритме перпетуум-мобиле: кормит, поит, сортирует, согревает, проверяет кладки в гнездах и инкубаторах. И каждый день на белый свет из яиц проклевываются все новые желтенькие существа. Гусята почти сразу семейными группами идут на лужок к пруду, а тем, что вылупились в инкубаторе, Николай Иваныч заменяет наседку: кому — красную лампу для обогрева, кому — водички, кому — травки зеленой.
Недомоганье
Во всяком дворе непременно есть тайны.
«Вот поглядите на эту крошку — два кулака в ней, не больше. Такая порода. И петушок ей под стать. Казалось бы, мир да любовь. Нет, нравится этой курочке петька в соседнем загоне. Петух-громила. И эта малютка украдкой бегает на свиданья. Противлюсь этому. Мне породу важно держать в чистоте. Но она старательно ищет щелку в ограде, а то и на крыльях к любимому…»
И петух-великан, и малютка — уроды, немалое отклоненье от изначальной куриной породы, отклоненье по прихоти человека-селекционера. Нет ли в тяготении друг к другу этих крайностей стремленья природы вернуться к исходной жизнестойкой куриной форме?
Искусственным отбором выведены куры-несушки (кормят хозяина-птицевода). Но хорошо иметь во дворе и что-нибудь яркое, экзотическое: карликов, великанов, кур пятипалых, голенастых бойцовых, курочек с необычной расцветкой. Фантазией человека выведено четыреста разных пород. Но великолепная, с радужным оперением курица обычно плохая несушка, либо никудышная мать, либо болезням подвержена. Или вот ходят гуси. «Туляки», ближе всего стоящие к дикарям, жизнестойки, подвижны и плодовиты: десять яиц — десять гусят. А рядом в загоне — «холмогоры», весом едва ли не вдвое превосходящие «туляков». Красавцы — не оторвать глаз, степенность почти генеральская. Но «туляки» ходят возле пруда с птенцами, а эти бездетные — несутся плохо, и из восьми яиц в кладке только два оказались оплодотворенными.
Всякий изыск в селекции, приобретение каких-то особых качеств, сопровождается и потерей чего-то. Потому-то так важен прилив в любую породу «свежих кровей» — генетического материала исходных диких пород. Это одинаково важно и для животных, и для растений.
Сиденье на кладке яиц — изнурительная работа. «Туляки», высидевшие гусят, как будто Освенцим прошли — бледные, тощие. Зато с потомством! А у некоторых пород гусыни — плохие наседки: могут яйцо повредить, надолго отлучиться от кладки. Но все же материнский инстинкт у них очень велик. Николай Иваныч таких обманывает: забирает все яйца и несет в инкубатор, а гусыне тихонько «подсыпает» бросовые, неоплодотворенные. Когда в инкубаторе яйца начинают «стучать», Николай Иваныч несет их в гнездо. Гусыня подмены не замечает — радостно приветствует появление малышей.
Первый шаг со двора.
И все же лучший инкубатор — гнездо с хорошей наседкой. И наибольшее прилежанье сидеть в гнезде — у индюшек. Греть будут яйца любые — куриные, утиные, гусиные. Птицеводы эту слабость индюшек используют. В этом году Николай Иваныч у всех индюшек забрал кладки и снес в инкубатор, а им подложил яйца диких гусей, уток и лебедей. Об этом просил Московский зоопарк, пруды которого в связи с ремонтом весной были сухи. Сидят индюшки!