Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители
Шрифт:
Гнезда дупеля строят вблизи от ристалища. В них всегда четыре довольно крупных яйца. Заботы о потомстве у этих птиц лежат только на самке, тогда как у близкой родни дупелей — бекасов — заботы о детях родители делят поровну: двух птенцов водит самка, а двух — самец. Неизвестно, есть ли у других каких-нибудь птиц подобное «разделенье труда»?
Ночные хороводы у дупелей длятся до рассветного часа. Но увидеть любовные игры занятных птиц сегодня непросто — мало осталось дупелей на земле. Еще труднее сфотографировать куликов. Но на Севере они водят свои хороводы в светлые ночи. Снимок, который вы видите, сделан, видимо, там. Я нашел его в плохо напечатанной книжке. Пришлось кисточкой аккуратно «реставрировать» облик «болотного короля». Желание выглядеть красивым и сильным делает дупеля
«Слушайте и смотрите — я готов к продолжению дупелиного рода».
Фото из архива В. Пескова. 29 мая 2008 г.
Мустанги
(Окно в природу)
Возможно, не всем известно, что мустанг — это никакой не зверь, а всего лишь одичавшая или рожденная в диком табуне лошадь. К прежней свободе, когда не надо держать на хребте седока или ходить в упряжке, лошади возвращаются очень быстро. И очень ценят свободу. В Прикаспии лет полтораста назад одичали лошади сторожевых казачьих отрядов. Казачьим коням позволяла скрываться хитрость (а может быть, и не очень строгий пригляд людей), и они становились вольными дикарями. Попытки вернуть их в оглобли и под седло ни к чему не привели: лошади, пойманные с большим трудом, отказывались от еды и так вернули себе свободу.
Родина лошадей — Америка. Отсюда по перешейку, соединявшему некогда два материка, они перешли в Азию и широко расселились в степных районах. У себя же на родине в ледниковый период лошади почему-то вымерли, и до времен Колумба американский континент был «безлошадным». Коней сюда по деревянным трапам с каравелл свели конкистадоры. Лошадь помогала европейцам покорять новые земли и их обитателей. Впервые увидев всадников, ацтеки посчитали, что человек и лошадь были одним существом, странным и беспощадным. Однако, когда индейцы поняли, что лошадь может служить им так же преданно, как и пришельцам, они стали превосходными всадниками, даже более ловкими, чем бледнолицые.
И тогда уже поселенцам, в воловьих повозках покорявшим пространства, индеец и лошадь стали казаться одним существом — стремительным, неуловимым и мстительным. А лошади между тем норовили уйти из-под седел — и бледнолицых, и краснокожих. Отбиться от рук человека и скрыться не составляло труда, эта земля как будто была создана для лошадей: на тысячи миль простирались безлюдные вольные степи. И, вернувшись на прежнюю родину, кони нашли свое место среди оленей, бизонов, птиц и волков. Человек тоже расселялся здесь, но пространства хватало всем, и ковбой лишь из удали пускался вскачь за мустангами. Управиться с дикой лошадью мог только очень умелый и выносливый человек; объездить мустанга, вернуть лошадь в послушный табун было высшей аттестацией для ковбоя. А поскольку профессия эта слабых людей не терпела, почти каждый пастух мог похвастать укрощенным мустангом.
Табуны дикарей, в свою очередь, похищали у ковбоев покорных и, казалось бы, преданных лошадей. Чуть отбивалась кобыла от человека, как табун ее диких подруг начинал призывно ржать — и тогда древний инстинкт свободы брал верх: одним мустангом в прериях становилось больше… Такая игра с человеком продолжалась довольно долго, почти четыреста лет. Дикая лошадь стала частью американской истории.
Путешествуя по Штатам времен Эдисона и братьев Райт, мы могли бы увидеть романтику прерий. Два миллиона мустангов паслись в то время в предгорьях и на равнинах. Сегодня кинокамера может выследить разве что табунок дикарей, чтобы размножить былую романтику на телеэкранах. На специальной карте значком присутствия мустангов помечены лишь пустыни Калифорнии,
Распахивая степи, одичавших лошадей люди стреляли и теснили в пустыни. Сейчас мустангов около сорока тысяч. Их решили оставить и охранять как часть американской истории.
Наши проводники, бывшие ковбои Вилли Питерсон и Джин Нан, имели прямое отношенье к мустангам. Раньше они ловили их, чтобы улучшить породу своих лошадей, а теперь охраняют. Тут, в диких местах, не вся земля частная. Сотни тысяч гектаров неудобных, бесплодных территорий принадлежат государству.
Вилли Питерсон — управляющий этих земель, Джин Нан ему помогает. Эти пространства отпели мустангам, потому что прокормиться здесь способны только они. «Иногда я думаю: не воздухом ли они питаются там, в горах?»
Не очень надеясь увидеть мустангов в холмистой пустыне, мы все же их встретили. Сначала увидели жеребца. Он стоял на глиняном гребне в позе чуткого стража: красный холм, и на нем четко очерченный силуэт… Сухой можжевельник рвет штаны, царапает тело, но мы, пригнувшись, движемся к нужной точке. Ага, вон те, кого жеребец бережет. Внизу на полоске травы пасутся лошади. Одну из них сосет жеребенок. Обычные лошади. И кажется странным — подбираться к ним надо очень уж осторожно.
Живут мустанги небольшими группами. Во главе каждой стоит жеребец — заботливый, властный, ревнивый. Его задача — оберегать свой небольшой табунок от соперников и опасностей. Роль героя-любовника и бдительного стража-рыцаря очень обременительна. Жеребец постоянно находится в движении, постоянно должен сохранять бдительность. Отдыхает он, лишь когда убежден: опасности нет. Природой мустанги созданы для жизни на равнинных просторах. Но, загнанные человеком в горное гетто, они приспособились выживать и здесь. Холод зимой сорок пять градусов, и сорок пять — жара летом. Скудная пища, которую надо добывать, разгребая снег, летом — очередь у маленьких водоемов, где лошадей подстерегают опасности.
В книге о путешествии по Америке мы с другом подробно рассказали о встрече с мустангами. А последние несколько лет я собирался съездить в наши полупустыни у реки Маныч, где живет группа одичавших лошадей со всеми повадками мустангов. Но неделю назад я вдруг встретил мустангов (удивительно!) в лесной зоне между Кашином и Кимрами.
Несколько табунов сразу. Держатся явно избранных территорий. В каждом табуне, так же, как в американских пустынях, сторожкий раздувающий ноздри вожак. Соперника из соседнего табуна не подпустит.
Я приблизился к явно одичавшему табуну до рубежа, от которого лошади побегут или вожак рванется меня прогнать. Их тридцать пять. Разномастные, упитанные, осторожные. Три жеребенка испуганно жмутся к маткам. Уши у всего табуна навострены. Еще шагов пять в их сторону, и мустанги срываются с места. Мышастого цвета жеребец, заржав, остается прикрыть убегающих.
Проезжаем с километр по дороге: на поляне сбоку — еще табун. Поведение — то же. А потом новый табун, еще… «Да сколько же — их?» — «Говорят, что выпустили тут шесть лет назад около четырех тысяч». Земли заброшены. Какие-то люди с деньгами решили держать лошадей то ли для производства кумыса, то ли «на колбасу».
Будучи беспризорными, лошади одичали и доставляют много забот остаткам людей в полуразрушенных деревнях. Остановились порасспросить — сразу очередь жалобщиков. «Ломают изгороди, пожирают все, что посажено на огородах… Какая-то фирма со странным названием «Снайп» ими владеет. Но лошади без присмотра делают что хотят. Не знаем, где управу на них искать».
То, что было рассказано, подтвердилось немедленно. В деревне Салово мы остановились на ночлег в доме местного егеря Леонарда Дмитриевича Анисимова. Порадовались порядку в огороженной и тщательно ухоженной усадебке — вода из колонки, аккуратные грядки овощей, парники, цветники. А когда утром вышли из дома, увидели: все перечисленное было порушено. Ночным набегом лошади повалили изгородь, сожрали все, что было любовно выращено, все вытоптали и вдобавок всласть повалялись на мягкой земле. Хозяин стоял перед последствием ночного тайфуна, потеряв дар речи.