Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Власть тьмы
Шрифт:
Всё еще величают. Должно, еще не благословляли. Акулина-то, сказывали, и выть не выла.
Мамушка сказывала, неохотой идет. Ей вотчим пригрозил, а то бы в жисть не пошла. Ведь про нее что болтали!
Здорово, деушки!
Здорово, тетенька!
На свадьбу,
Да уж отошла. Так, поглядеть.
Покличьте вы моего старика, Семена из Зуева. Знаете, я чай?
Как не знать? Родня он жениху никак.
Как же, племянник моему хозяину-то жених-от.
Что ж сама не идешь? На свадьбу да не итти.
Неохота, деушка, да и недосуг. Ехать надо. Мы не на свадьбу и сбирались. Мы с овсом в город. Покормить остановились, а старика-то моего и зазвали.
Вы к кому же заехали? К Федорочу?
У него. Так я здесь постою, а ты покличь, миленькая, старика-то моего. Вызови, касатка. Скажи: баба твоя, Марина, велела ехать; товарищи запрягают.
Что ж, ладно, коли сама не пойдешь. (Девки уходят по тропинке ко двору. Слышны песни и бубенцы.)
Пойти бы ничего, да неохота, потому не видалась я с ним с той самой поры, как отказался он. Другой год. А взглянула бы глазком, как живет он с своей с Анисьей. Говорят люди – нелады у них. Баба она грубая, характерная. Поминал, я чай, не раз. Позарился на прокладную жизнь. Меня променял. Ну да Бог с ним, я зла не помню. Тогда обидно было. Ах, больно было! А теперь перетерлось на себе – и забыла. А поглядела б его… (Смотрит ко двору, видит Никиту.) Вишь ты! Чего ж это он идет? Али девки ему сказали? Что ж это он от гостей ушел? Уйду я.
Да и сумрачный же какой!
Марина! Друг любезный, Маринушка! Ты чего?
Я за стариком за своим.
Что ж на свадьбу не пришла? Посмотрела б, посмеялась на меня.
Чего ж мне смеяться-то? Я за хозяином пришла.
Эх, Маринушка! (Хочет ее обнять.)
А ты, Микита, эту ухватку оставь. То было, да прошло. За хозяином пришла. У вас он, что ль?
Не поминать, значит, старого? Не велишь?
Старое нечего поминать. Что было, то прошло.
И не воротится, значит?
И не воротится. Да ты что ж ушел-то? Хозяин, да со свадьбы ушел.
Что ушел-то? Эх, кабы знала ты да ведала!.. Скучно мне, Марина, так скучно, не глядели б мои глаза. Вылез из-за стола и ушел, от людей ушел, только бы не видать никого.
Что ж так?
А то, что в еде не заем, в питье не запью, во сне не засплю. Ах, тошно мне, так тошно! А пуще всего тошно мне, Маринушка, что один я, и не с кем мне моего горя размыкать.
Без горя, Микита, не проживешь. Да я свое переплакала – и прошло.
Это про прежнее, про старинное. Эх, друг, переплакала ты, а мне вот дошло!
Да что ж так?
А то, что опостылело мне всё мое житье. Сам себе опостылел. Эх, Марина, не умела ты меня держать, погубила ты меня и себя тоже! Что ж, разве это житье?
Я на свое житье, Никита, не жалюсь. Мое житье – дай Бог всякому. Я не жалюсь. Покаялась я тогда старику моему. Простил он меня. И не попрекает. Я на свою жизнь не обижаюсь. Старик смирный и желанный до меня; я его детей одеваю, обмываю. Он меня тоже жалеет. Что ж мне жалиться. Так, видно, Бог присудил. А твое житье что ж? В богатстве ты…
Мое житье!.. Только свадьбу тревожить не хочется, а вот взял бы веревку, вот эту (берет в руки веревку с соломы), да на перемете вот на этом перекинул бы. Да петлю расправил бы хорошенько, да влез на перемет, да головой туда. Вот моя жизнь какая!
Полно, Христос с тобой!
Ты думаешь, я в шутку? Думаешь, что пьян? Я не пьян. Меня нынче и хмель не берет. А тоска, съела меня тоска наотделку. Так заела, что ничто-то мне не мило! Эх, Маринушка, только я пожил как с тобою, помнишь, на чугунке ночи коротали?
Ты, Микита, не вереди, где наболело. Я закон приняла и ты тож. Грех мой прощеный, а старое не вороши…
Что ж мне с своим сердцем делать? Куда деваться-то?