Полное собрание сочинений. Том 50

Л.Н. Толстой

Думал еще к статье о науке и иск[усстве]: Много думал и формулировал себе ясно; но потом, когда пришел к доказательству того, что наука теперешняя не права, п[отому] ч[то] не служит религии, занялся и не мог себе уяснить, как же может наука служить религии? Задумался так у Козловки. Пошел назад, стал вспоминать и искать и следующий ответ. Нужно, чтобы знания служили благу — единению людей для того, чтобы они б[ыли] важны. Единению людей служит, кроме любви, еще истина. Приход[я] к единой для всех истине, люди соединяются между собой. (От этого суеверия вредны — они разъединяют людей.) И потому наука истинная ведет к единению; но для того, чтобы она б[ыла] таковою, она должна действительно вести всех к истине. Выражения истины должны быть ясны, понятны и истинны, несомненны. То ли делает большая часть науки? Обратное: выражения

не ясны и непонятны и истины не только сомнительны, но вызывают споры и производят не соединение, а разделение. Это происходит от того, что те, к[оторые] называют себя жрецами науки, потеряли религиозную основу (это не совсем верно) и не имеют целью единение всех, а свои дилетантские интересы, славу и divertissement.¹²⁸ —

За чаем много говорили с Holzapfele о религии. Он добрый. Хорошо говорил, смя[г]чил[ся?] я. Теперь 12-й час, ложусь спать.

10 Н. Я. П. 89. Если буду жив.

[10 ноября.] Жив еще; но плох, плох до низости. Опять злюсь, опять желаю. Утром рубил акацию и до завтрака и перед обедом. После обеда неожиданно стал писать историю Фредерикса. Утром получил известие, что у Кузм[инских] известно о Р., и очень смутился. А о чем? Fais ce que dois, advienne ce que pourra.¹²⁹ Написал письма Золота[реву], Чертк[ову], Лебед[инскому], Дун[аеву]. Вечером письмо от Левы, что он гневается. А я-то сержусь, а не жалею.

11 Н. Я. П. 89. Утром ходил гулять. Молился и думал: Мое недовольство жизнью от того, что я забываю, что я не хозяин, а работник. Чтоб мне было хорошо, мне надо исполнять волю хозяина. Только тогда и другим будет хорошо. Главное, только тогда для меня не будет тяготы неисполненных желаний и сомнений — поступить так или этак. Инструкции от хозяина ясны — правда и любовь. — Именно надо чувствовать себя послом: 1) держать себя с достоинством, помня, кого ты представляешь, 2) быть ласковым учтивым дипломатом, мудрым как змеи и 3) в виду иметь одну цель исполнения посольства. — Заснул, потом поел, потом писал немного Фред[е]рикса. Теперь пойду рубить.

Рубил, обедал. Вечером писал письмо Золотареву. Лег поздно. Дурно спал. Уныло очень. Всё желается. От Чертк[ова] письмо. Она плоха, готовится к смерти. Хорошее.

12 Н. Я. П. 89. Встал рано, убрал, рубил. Писал Фр[едерикса], вписал в Кр[ейцерову] Сон[ату]. Вечер[ом] дополнил письмо Зол[отареву]. Немного посветлее. Ложусь 12.

13 Н. Я. П. 89. Коли буду жив... Читаю Evans’a. Не дурно, но о лечении вздор. Думал: Не было бы рабства, не было бы многоженства, не было бы смертоубийства, не б[ыло] бы прислуги, и мясоедения. — Да, я писал Зол[отареву], и это правда: наше сознание жизни истинной потеряно и подменено ложным сознанием жизни плотской всё от готовых хлебов и прислуги. А это от убийства, плена, рабства. Ах, как надо бы разъяснить это. 12 ч[асов] 12-го. —

[14 ноября.] Жив и 13 и 14. Утром рубил дрова, потом писал Фредер[икса], потом опять рубил. Лег поздно. Хотел дурно спать и спал дурно.

14 Н. Я. П. 89. Письмо прекрасное от М[арьи] А[лександровны] и О[льги] А[лексеевны] и Озерецк[ой]. Да, вчера важные известия от Левы об Хохлове, о том же от Поши из Москвы и о том, что Чертк[ова] очень плоха, и они уехали в Петербург. Утром гулял немного, потом много писал Фр[едерикса] и пошел к Домашке, понес кефир. Когда это я буду так жить, чтоб не стыдно б[ыло]? Обедал, играл в шахматы и много болтал с А[лексеем] М[итрофановичем]. Законы, говорит, физические, одна сила до психики. Да ведь это обман чувств, я говорю ему, что вы знаете физический закон. Ведь это отвлечение. Вы знаете себя, свое сознание — Льва Ник[олаевича]. Отвлекши от него Л[ьва] Н[иколаевича], получается человек, отвлекши духовную деятельн[ость], получается животное, отвлекши физиолог[ический] процесс, получается химическ[ий] проц[есс], отвлекши их, получаются физические силы. Да ведь отвлеченье, отвлеченье от отвлеченья. От того-то оно и кажется ясно, что пусто, как цифр[овые?] величины.

Всё ходит и тревожит мысль о том, что рабство, стоящее за нами, губит нашу жизнь, извращает наше сознание жизни. Писал

довольно много. Пошел работать и зашиб глаз. Ходил к Домашке больной. Думал: ищешь, как лучше обойтись о человеком, (прибавлю) как обойти трудность? Прикидываешь и так и этак и всё не выходит. А есть одно средство: быть готовым на униженье ради Бога и с любовью к этому человеку, или вообще к людям... Еще думал: людям необходимо чувствовать себя правыми перед самими собой; без этого им нельзя жить, и потому если жизнь их дурна, они не могут мыслить правильно (вот где губит нашу мысль инерция рабства) и от этого та путаница в головах. Главное правило для жизни, это натягивать ровно с обоих концов постромку совершенствования (движение вперед), и мысленного совершенствования и жизненного, чтоб одно не отставало от другого и не перегоняло. Как у нас впереди идеалы высок[ие], а жизнь подлая, и у народа жизнь высокая, а идеалы подлые. —

15 Н. Я. П. 89. Таня приезжает. Хорошее письмо от Черткова о половом общении, различное отношение к нему, смотря по степени сознания. Написал письмо о Хохлове, к[оторого] видел во сне, и Черткову. Жду Таню.

16 Н. Я. П. 89. Я спутал день, нынче 16-го. 3 часа дня. Глаз не то, что болит, а утомляет, Таня приехала, и мне отчего- то грустно. Целый день ничего не делал.

17 Н. Я. П. 89. Также не мог писать, поработал топором. Пустой день. Делал пасьянсы и дум[ал], написал письма Чертк[ову], Хохлову и Страхову.

[18 ноября.] <18 Н. Я. П.>¹³⁰ Поздно встал, пошел гулять и думал: 1) Я не смею думать о личном счастьи — даже не счастьи, а спокойствии. И не надо — так лучше. Мне много добра сделано. 2) Людям, чтобы жить, надо быть правыми перед собой. Если же они не правы, они прямо избегают того, что обличает их, прямо не слушают, не понимают понятное. Это казнь их. Мало и этого, суетятся, заводят себе суету, чтоб не слышать, не думать. 3) Я уж писал, что зло, как серная кислота, выедает, как кирпич, чистит добро. Удивительна экономия природы даже и в этом, зло очищает, усиливает добро. Я это личным опытом знаю. Чем злее люди, тем вернее и строже их требования добра. Им нельзя не требовать добра. Оно нужно им, чтоб покрыть их зло. Эгоисту нужно самоотвержение, гордому смирение. Чем больше озяб человек, тем больше ему нужно тепла.

4)¹³¹ Предопределение? да оно есть, т. е. будет то, что хочет Бог, только того, чего он хочет, он может достигнуть бесчисленными путями и времени для него нет. То, что будет через 1000 лет, для него так же есть, как то, что теперь. От этого предопределение это не мешает нам действовать. 5) Хохлова, отказавшегося от воинской повинности, признают сумашедшим. Да, только одни есть люди безнадежно, несомненно сумашедшие — это психиатры, те, к[оторые] других признают сумашедшими. 6) К Фридрихсу думал, гуляя перед обедом — две жизни представляются ему и два выхода. И наконец 3-й. Себя убить. Много писал Фридрихса. Вечером шил сапоги. Получил письмо от Золотар[ева] очень хорошее и от Ч[ерткова]. Теперь 10. Иду наверх. Если буду жив, 19 Н. Я. П. 89.

[19 ноября.] Жив и очень даже. Целое утро писал, кончил кое- как Ф[ридрихса]. Вечером читал Комедию любви Ибзена. Как плохо! Немецкое мудроостроумие — сквер[но]. Не записал, вчера С[оня] обиделась, что ее не подождали читать. Оказалось, что это у ней накипевшее оскорбление от Тани, ушедш[ей] от ее музыки. Она говорит: я одинока совсем в семье. Может быть, я виноват. Очень жалко, любя жалко стало ее. Как хорошо, что я не обиделся, а сказал ей, что б[ыло] правда, что у меня заболе[ло] сердце. И она смягчилась и меня пожалела. Ходил гулял утром и думал о ней, о том, чтобы письмо ей написать, к[оторое] бы она прочла после моей смерти. Сказать ей хочу, что ей надо искать, искать веры, основы духовной жизни, а нельзя жить, как она, инстинктам[и] (к[оторые] у ней все, нет не все, материнские хорошие) и тем, что другие делают. Другие сами не знают, п[отому] ч[то] то, на чем они стоят, проваливается.