Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья
Шрифт:
Ломоносова гоняли футбольный мяч. Я сделал порядочно снимков в деревне. Уже в редакции разложив их, выбрал вот этот. Над рекой возле лодок стоит мальчишка. Стоит и глядит туда, где с горизонтом сливаются красные прибрежные ивняки. Я подумал: может быть, вот так же и даже на этом месте стоял и Михаил Ломоносов. И подумал еще: сколько у нас деревень и сколько растет мальчишек. И среди мальчишек есть где-то, растет пока еще неведомый никому Ломоносов.
Где-то
Потомок Ломоносова Лопаткин Дмитрий Михайлович. Самое дорогое, что осталось у старика, — медаль с изображением предка.
Фото автора. 6 апреля 1967 г.
Березовый сок
В полях уже черным-черно. Я подумал: и в лесу уже можно ходить. Но ошибся. Лес еще забит снегом. Снег рыхлый, в черных соринках, свищах. Ноги не держит, и следы сейчас же наполняются темной водой. Решимости пройтись по своей зимней лыжне хватило на сотню шагов.
Верхушка у снежных пластов уже съедена солнцем и весенним туманом. Все, что за долгую зиму увязало в снегу, лежит снаружи. Кольцо от палки, чья-то варежка, растрепанное мышиное гнездо… Тяжело идти. Стараясь попадать в свои же следы, возвращаюсь к дороге. Дорога сухая и звенит под колесами. От машинного тепла придорожная полоса леса уже без снега — лужи и струйки пара между березами. Подсыхают припечатанные к земле снегами прошлогодние листья. Почти сплошь проталины покрыты рыхлыми бугорками перемолотой кротами земли. И уже кое-где на самых теплых местах пробились сквозь листья зеленые гвоздики первой травы.
В гуле машин на дороге я вдруг услышал песню. Зеленый фургон катил по асфальту, и песню не очень умело, но громко и радостно пел шофер. Милиционеры не любят поющих шоферов… Так и есть, останавливает. Козырнул, наклонился в кабину… Нет, ничего, пошел зеленый фургон. Весна! Сам милиционер, улучив минуту, прыгнул на кочку посреди лужи, ломает побеги ивы. Оглядев в вытянутой руке букет, милиционер несет его к мотоциклу…
Весна голосов. Пригибаясь, ошалело кричит на телеграфном столбе ворона. Над лесной прогалиной трепещет, заливается жаворонок.
В светлых березняках — теньканье, посвисты, невнятное щебетание. Под снегом в лощине течет, булькает вода. Сорока летит над лесом и держит в клюве непомерно тяжелый для нее прутик березы…
Я присел на пенек закусить… Даже маленький остаток хлеба всегда совестно бросить.
Заостряю ветку березы и накалываю ломоть в надежде: поедят птицы. И вдруг с обрезанной ветки на руку — частые капли. Березовый сок!
Прилаживаю крышку от термоса. Пока вожусь у костра, из березы в «бадейку» до краев натекает сладковатая холодная влага.
От питья, кажется, даже хмелеешь. Еще раз приладив к ветке «бадейку», глядишь, как падает капля за каплей березовый сок, и думаешь: вот и еще одна весна. И радостно и немного грустно. А за спиной в светлых березняках свист, щебетанье и время от времени шорох — оседает под солнцем последний снег.
Пробуждение.
Фото
Край Москвы
(Широка страна моя…)
Попавшему в Москву первый раз кажется: у нее нет края. Глянешь с Ленинских гор — сзади Москва и впереди за горизонт в дымку уходит Москва. Пятьдесят лет назад в городе жило около двух миллионов людей. Теперь — шесть с половиной…
Едущий на поезде не замечает края огромного города. По радио торжественно объявляют: «…в столицу нашей Родины…» Пассажир стоит у окна разочарованный. В эту минуту он не видит города, которого ждал. Старые шпалы, бараки, штабеля бочек, досок, ржавое железо, белье на веревке… К сожалению, у всех почти старых и больших городов мира «входные двери» не очень привлекательны. И все-таки можно и обязательно надо благоустроить «ворота» нашей столицы. Убрать мусор, хлам, насадить деревья, кое-что обновить, покрасить. В этом году это был бы тот естественный случай, когда к празднику в доме наводят порядок. Можно назвать ведомства, которым надо в первую очередь позаботиться: Моссовет, Министерство путей сообщения СССР. Но, наверное, и все москвичи, и комсомольцы в первую очередь, не откажутся взять в руки веник. Один-два серьезных субботника по примеру того, что был когда-то в Кремле, и дело будет хорошо сделано…
Но есть у Москвы край, где приезжающий сразу же после деревенек, лесов и пашни видит начало чистого высокого города. Поле, фронт строительства — и сразу асфальт, зеркальные витрины, россыпь огней на этажах. Это молодая Москва, Юго-Запад. В этом месте особенно хорошо видно, как растет древний город.
Метро тут выходит в поле за город. В трех шагах от выхода летом собираешь цветы, а зимой выходи — прямо на лыжи. Край города все время движется. Я уже лет десять вижу эти места. И всякий раз стоишь удивленный: дома подступили к овражку… дома перешагнули овраг…
Вот тут, на месте этого магазина, помню, поломал лыжу…
В первый раз въезжаешь в Москву в этом месте или возвращаешься издалека — всегда радостно видеть встающий на горизонте белокаменный город. Шум полевого ветра, и сразу же городской гул. Здравствуй, Москва!
Фото автора. 20 апреля 1967 г.
Тысяча слов о бескорыстии
Начну с истории, которая для меня во многом определила отношение к миру. Всякий раз, когда заходит разговор «о людях», «хороши они или плохи?», я вспоминаю этот случай из детства.
Отец взял меня в город. Это был возраст, когда поездка в город — событие. Помню, мы искали обувку, но зашли и в книжный магазин.
Я там увидел книжку… Я не выпускал ее из рук и умоляюще глядел на отца. Отец полистал, заглянул за угол задней обложки и сказал: «В другой раз купим». Книжка была дорогой.
Но дома я целый вечер говорил только о ней. И отец сказал: «Собирай пузырьки…» За два дня я собрал и вымыл целую корзину мелкой посуды.
Отец взял занести посуду в аптеку. На другой день он вручил мне четыре с половиной рубля: «Как раз на книжку и на хорошую булку».