Полное собрание сочинений. Том 7. По зимнему следу

Песков Василий Михайлович

Мы тогда говорили: «Логово зверя». Трудно было представить, что фашист вырастал в обычном человеческом доме…

* * *

Я много видел смертей и немецких, и наших. Сам непонятно как оставался живым — один раз в трех метрах разорвался снаряд, в другой — осколок срезал фуражку и клок волос. Через пару дней подобные случаи забывались. А вот история «с хлястиком» помнилась.

Был у меня адъютант Василий Дерделя. Рост у парня — два метра и пять сантиметров. Сила — на спор кулаком лошадь валил. Я очень

любил Василя. Всю войну вместе. Он был немного постарше и отечески меня опекал. В мешке у Дердели лежал мой трофей. Перетряхивая пожитки, мы с Василем аккуратно клали в мешок завернутые в клеенку солдатский крест и пачку бумаг.

И вот война кончилась. Стояла наша Вторая танковая армия в предместье Берлина. В конце мая сидим мы как-то с Дерделей, разлили по кружкам трофейный коньяк, мечтаем о доме.

И вдруг опять о Гамбурге вспомнили.

— А если съездить, товарищ подполковник? — говорит вдруг Дерделя.

— Гамбург… Он же в английской зоне. — Я возражаю, а сам думаю: «Ну и что, английская?! Ребята вот потихоньку в Париж ездили…»

Достали мы с Василем письма Гертруды. Глянул я на солдатскую книжку. «Мой немец» с карточки, показалось, глядел насмешливо.

Вдруг до мелочей явственно вспомнилось, как бежал я со шприцем в руках…

— Едем, — говорю, — Василь. Завтра же едем в Гамбург.

* * *

Рано утром начистил Василий мне сапоги. Надел я все ордена и медали. Глянул на себя в зеркало. На всякий случай беру запасную обойму для пистолета и сажусь за руль трофейного «Опеля». Адъютант с автоматом сел рядом.

В Берлине хрустела под шинами битая штукатурка, шуршали пустые ленты и гильзы от пулемета. У наших солдатских кухонь стояли с посудой дети и женщины.

Границы зон были в то время не строгие.

После полудня мы с Василем благополучно прибыли в Гамбург. В отличие от бетонного, свинцового цвета Берлина, Гамбург был веселее — в нем было много домов из красного кирпича. Середина города сильно разрушена, завалы на улицах. На этажах висели скелеты кроватей, водопроводные трубы. В прогалах между домами уже сколочены были фанерные лавки.

Шла торговля. Изможденные люди катили по улицам тачки со скарбом. Встретилась группа английских солдат — никаких подозрений к нашей машине.

Окраины были почти совсем не разрушены. Дымились фабричные трубы. Но улицы были пустынны. Встретился нам старичок в синей шляпе, с портфелем без ручки. Остановились.

— Говорите по-русски, — сказал старик, — я вас лучше пойму.

— Откуда вы знаете?..

— Я жил в Санкт-Петербурге…

Старик рассказал нам, как ехать на Егерь аллею…

И вот я стою с адъютантом у дома. Двухэтажный кирпичный дом с крышей из глазированной черепицы. Не мешкая поднимаемся наверх. Аккуратно обитая дверь. Глазок в двери.

Нажимаю кнопку звонка. Адъютанту шепчу:

«Предельная вежливость…» Шлепанье туфель за дверью. Голос: «Вер из дас?» Щелкнул замок.

В узком полутемном коридоре стояла женщина в вишневого цвета халате. Длинная шея. Впалые щеки на изможденном лице.

— Фрау Дениц?

— A-я. Вас волен зи? (Да. Что вы хотите?) — Фрау увидела звездочку на фуражке и строго вытянулась.

Я представился и сказал, что надо поговорить.

— Пожалуйста. Проходите…

Вот он, дом «моего немца». Тихо. Чисто. Тикают большие часы. Зеленоватого цвета обои. Красивая люстра в просторной комнате.

Черный рояль. На рояле литая солдатская голова в шлеме. На стене распятие из черного дерева. Оленьи рога. И в узкой позолоченной раме — знакомое мне лицо.

— Вас волен зи? — повторила немка вопрос, с тревогой глядя то на меня, то на Дерделю, загородившего весь коридор. У немки лицо смертельно усталого человека.

— Где ваш муж, фрау Дениц?

— Лежит в России.

Из боковой комнаты на разговор вышла девочка лет двенадцати с книжкой.

— Фрау Дениц, я знал вашего мужа…

Сквозь слезы молча немка глядела на солдатскую книжку. Я протянул ей письма и наградной крест.

— Как это было? — спросила немка почти шепотом.

Коротко я рассказал, как это было.

— Говорите, он улыбался?.. — немка вдруг начала глотать воздух и упала на колени перед распятием.

— Мой бог! Мой бог!..

Заплакала, подбежала к матери девочка.

Я взглянул на Дерделю. Он растерянно переминался у входа. Я тоже смутился. Один только Каспар Дениц бодро глядел со стены.

Я подошел к немке.

— Мы уходим, фрау Дениц…

Немка нашла силы подняться. Подошла к столу и протянула мне крест.

— Возьмите. Это же ваш трофей.

Хрипло три раза пробили большие часы. Дверь за нами пошла закрывать девочка.

…Ночью благополучно мы вернулись в Берлин. А утром я пошел к генералу и рассказал о поездке. Генерал слушал меня с интересом. Молчал. Глядел в пепельницу. А потом сказал: «Жестокий ты человек, Николай…»

* * *

Мы сидим на теплом песке. Море качает маленький катеришко. В темноте сейчас видно только зеленый фонарик и мелкую зеленую рябь на воде.

— Ну а вы, Николай Ефимович, что генералу?..

Доктор молчит, пересыпает в ладонях теплый песок.

— Ничего не ответил… У меня немцы сестру повесили в Краматорске. Там же племянника расстреляли. Племянницу Нину танкисты на руках вынесли из-за проволоки в Бухенвальде. На ногах не стояла от истощения. Я это мог сказать генералу. А не сказал. У генерала жена и дочь погибли в селе под Житомиром…

С катера кто-то кричит в темноту:

— Лида! Лида, утром зайди на базар, арбуз купи!.. Арбуз, говорю!..