Бог помочь вам, друзья мои,В заботах жизни, царской службы,И на пирах разгульной дружбы,И в сладких таинствах любви!Бог помочь вам, друзья мои,И в бурях, и в житейском горе,В краю чужом, в пустынном море,И в мрачных пропастях земли!
Рефутация г-на Беранжера
Ты помнишь ли, ах, ваше благородье,Мусье француз, г<-> капитан,Как помнятся у нас в простонародьиНад нехристем победы россиян?Хоть это нам не составляет много,Не из иных мы прочих, так сказать;Но встарь мы вас наказывали строго,Ты помнишь ли, скажи, <– >?Ты помнишь ли, как за горы СуворовПерешагнув, напал на вас врасплох?Как наш старик трепал вас, живодеров,И вас давил на ноготке, как блох?Хоть это нам не составляет много,Не из иных мы прочих, так сказать;Но встарь мы вас наказывали строго,Ты помнишь ли, скажи, <– >?Ты помнишь ли, как всю пригнал ЕвропуНа нас одних ваш Бонапарт-буян?Французов видели тогда мы многих <->,Да и твою, г<-> капитан!Хоть
это нам не составляет много,Не из иных мы прочих, так сказать;Но встарь мы вас наказывали строго,Ты помнишь ли, скажи, <– >?Ты помнишь ли, как царь ваш от угараВдруг одурел, как бубен гол и лыс,Как на огне московского пожараВы жарили московских наших крыс?Хоть это нам не составляет много,Не из иных мы прочих, так сказать;Но встарь мы вас наказывали строго,Ты помнишь ли, скажи, <– >?Ты помнишь ли, фальшивый песнопевец,Ты, наш мороз среди родных снеговИ батарей задорный подогревец,Солдатской штык и петлю казаков?Хоть это нам не составляет много,Не из иных мы прочих, так сказать;Но встарь мы вас наказывали строго,Ты помнишь ли, скажи, <– >?Ты помнишь ли, как были мы в Париже,Где наш казак иль полковой наш попМорочил вас, к винцу подсев поближе,И ваших жен похваливал да <->?Хоть это нам не составляет много,Не из иных мы прочих, так сказать;Но встарь мы вас наказывали строго,Ты помнишь ли, скажи, <– >?
Талисман
Там, где море вечно плещетНа пустынные скалы,Где луна теплее блещетВ сладкий час вечерней мглы,Где, в гаремах наслаждаясь,Дни проводит мусульман,Там волшебница, ласкаясь,Мне вручила талисман.И, ласкаясь, говорила:"Сохрани мой талисман:В нем таинственная сила!Он тебе любовью дан.От недуга, от могилы,В бурю, в грозный ураган,Головы твоей, мой милый,Не спасет мой талисман.И богатствами ВостокаОн тебя не одарит,И поклонников пророкаОн тебе не покорит;И тебя на лоно друга,От печальных чуждых стран,В край родной на север с югаНе умчит мой талисман…Но когда коварны очиОчаруют вдруг тебя,Иль уста во мраке ночиПоцалуют не любя —Милый друг! от преступленья,От сердечных новых ран,От измены, от забвеньяСохранит мой талисман!"
<Баратынскому.>
О ты, который сочеталС глубоким чувством вкус толь верный,И точный ум, и [слог примерный],[О, ты, который] избежал[Сентиментальности] манерной[И в самый легкой<?> мадригалУмел]
* * *
Я знаю край: там на брегаУединенно море плещет;Безоблачно там солнце блещетНа опаленные луга;Дубрав не видно – степь нагаяНад морем стелется одна.
Стихотворения 1828 г
Друзьям
Нет, я не льстец, когда царюХвалу свободную слагаю:Я смело чувства выражаю,Языком сердца говорю.Его я просто полюбил:Он бодро, честно правит нами;Россию вдруг он оживилВойной, надеждами, трудами.О нет, хоть юность в нем кипит,Но не жесток в нем дух державный:Тому, кого карает явно,Он втайне милости творит.Текла в изгнаньи жизнь моя,Влачил я с милыми разлуку,Но он мне царственную рукуПростер – и с вами снова я.Во мне почтил он вдохновенье,Освободил он мысль мою,И я ль, в сердечном умиленьи,Ему хвалы не воспою?Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:Он горе на царя накличет,Он из его державных правОдну лишь милость ограничит.Он скажет: презирай народ,Глуши природы голос нежный,Он скажет: просвещенья плод —Разврат и некий дух мятежный!Беда стране, где раб и льстецОдни приближены к престолу,А небом избранный певецМолчит, потупя очи долу.
Послание к Великопольскому, сочинителю «Сатиры на игроков»
Так элегическую лируТы променял, наш моралист,На благочинную сатиру?Хвалю поэта – дельно миру!Ему полезен розги свист. —Мне жалок очень твой Арист:С каким усердьем он молилсяИ как несчастливо играл!Вот молодежь: погорячился,Продулся весь и так пропал!Дамон твой человек ужасный.Забудь его опасный дом,Где впрочем, сознаюся в том,Мой друг, ты вел себя прекрасно:Ты никому там не мешал,Ариста нежно утешал,Давал полезные советыИ ни рубля не проиграл.Люблю: вот каковы поэты!А то, уча безумный свет,Порой грешит и проповедник.Послушай, Персиев наследник,Рассказ мой:Некто мой сосед,В томленьях благородной жажды,Хлебнув кастальских вод бокал,На игроков, как ты, однаждыСатиру злую написалИ другу с жаром прочитал.Ему в ответ его приятельВзял карты, молча стасовал,Дал снять, и нравственный писательВсю ночь, увы! понтировал.Тебе знаком ли сей проказник?Но встреча с ним была б мне праздник:Я с ним готов всю ночь не спатьИ до полдневного сияньяЧитать моральные посланьяИ проигрыш его писать.
* * *
Сто лет минуло, как тевтонВ крови неверных окупался;Страной полночной правил он.Уже прусак в оковы вдался,Или сокрылся, и в ЛитвуПонес изгнанную главу.Между враждебными брегамиСтруился Немен; – на одномЕще над древними стенамиСияли башни, и кругомШумели рощи вековые,Духов пристанища святые.Символ германца –
на другомКрест веры, в небо возносящийСвои объятия грозящи,Казалось, свыше захватитьХотел всю область ПалемонаИ племя чуждого законаК своей подошве привлачить.С медвежей кожей на плечах,В косматой рысьей шапке, с пукомКаленых стрел и с верным луком,Литовцы юные, в толпах,Со стороны одной бродилиИ зорко недруга следили.С другой, покрытый шишаком,В броне закованный, верхом,На страже немец, за врагамиНедвижно следуя глазами,Пищаль, с молитвой, заряжал.Всяк переправу охранял.Ток Немена гостеприимный,Свидетель их вражды взаимной,Стал прагом вечности для них;Сношений дружных глас утих,И всяк, переступивший воды,Лишен был жизни иль свободы.Лишь хмель литовских берегов,Немецкой тополью плененный,Через реку, меж тростников,Переправлялся дерзновенный,Брегов противных достигалИ друга нежно обнимал.Лишь соловьи дубрав и горПо старине вражды не зналиИ в остров, общий с давних пор,Друг к другу в гости прилетали.
Эпитафия младенцу. <Кн. Н. С. Волконскому>
В сиянии и в радостном покое,У трона вечного творца,С улыбкой он глядит в изгнание земное,Благословляет мать и молит за отца.
По клюкву, по клюкву,По ягоду, по клюкву…Кто знает край, где небо блещетНеизъяснимой синевой,Где море теплою волнойВокруг развалин тихо плещет;Где вечный лавр и кипарисНа воле гордо разраслись;Где пел Торквато величавый;Где и теперь во мгле ночнойАдриатической волнойПовторены его октавы;Где Рафаэль живописал;Где в наши дни резец КановыПослушный мрамор оживлял,И Байрон, мученик суровый,Страдал, любил и проклинал?——Волшебный край, волшебный край,Страна высоких вдохновений,<Людмила> зрит твой древний рай,Твои пророческие сени.На берегу роскошных водПорою карнавальных оргийКругом ее кипит народ;Ее приветствуют восторги.Людмила северной красой,Всё вместе – томной и живой,Сынов Авзонии пленяетИ поневоле увлекаетИх пестры волны за собой.На рай полуденной природы,На блеск небес, на ясны воды,На чудеса немых искусствВ стесненьи вдохновенных чувствЛюдмила светлый взор возводит,Дивясь и радуясь душой,И ничего перед собойСебя прекрасней не находит.Стоит ли с важностью очейПред флорентийскою Кипридой,Их две… и мрамор перед нейСтрадает, кажется, обидой.Мечты возвышенной полна,В молчаньи смотрит ли онаНа образ нежный Форнарины,Или Мадоны молодой,Она задумчивой красойОчаровательней картины…Скажите мне: какой певец,Горя восторгом умиленным,Чья кисть, чей пламенный резецПредаст потомкам изумленнымЕе небесные черты?Где ты, ваятель безымянныйБогини вечной красоты?И ты, Харитою венчанный,Ты, вдохновенный Рафаэль?Забудь еврейку молодую,Младенца-бога колыбель,Постигни прелесть неземную,Постигни радость в небесах,Пиши Марию нам другую,С другим младенцем на руках.
48
Ты знаешь край
…
Вильг.<ельм> Мейст.<ер>. (нем.)
В. С. Филимонову при получении поэмы его «Дурацкий Колпак.»
Вам Музы, милые старушки,Колпак связали в добрый час.И, прицепив к нему гремушки,Сам Феб надел его на вас.Хотелось в том же мне убореПред вами нынче щегольнутьИ в откровенном разговоре,Как вы, на многое взглянуть;Но старый мой колпак изношен,Хоть и любил его поэт;Он поневоле мной заброшен;Не в моде нынче красный цвет.Итак, в знак мирного привета,Снимая шляпу, бью челом,Узнав философа-поэтаПод осторожным колпаком.
* * *
[Увы! Язык любви болтливый,Язык неполный <?> и простой,Своею прозой нерадивойТебе докучен, ангел мой.Но сладок уху милой девыЧестолюбивый Аполлон.[Ей милы] мерные напевы,[Ей сладок] рифмы гордый звон.]Тебя страшит любви признанье,Письмо любви ты разорвешь,Но стихотворное посланьеС улыбкой нежною прочтешь.Благословен же будь отнынеСудьбою вверенный мне дар.Доселе <в> жизненной пустыне,[Во мне питая сердца] жар,Мне навлекал одно гоненье,< >[Иль клевету, иль] заточенье,И редко хладную хвалу.
Зачем твой дивный карандашРисует мой арапский профиль?Хоть ты векам его предашь,Его освищет Мефистофиль.Рисуй Олениной черты.В жару сердечных вдохновений,Лишь юности и красотыПоклонником быть должен гений.
Воспоминание
Когда для смертного умолкнет шумный день,И на немые стогны градаПолупрозрачная наляжет ночи теньИ сон, дневных трудов награда,В то время для меня влачатся в тишинеЧасы томительного бденья:В бездействии ночном живей горят во мнеЗмеи сердечной угрызенья;Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,Теснится тяжких дум избыток;Воспоминание безмолвно предо мнойСвой длинный развивает свиток;И с отвращением читая жизнь мою,Я трепещу и проклинаю,И горько жалуюсь, и горько слезы лью,Но строк печальных не смываю.