Я расточал слова мои бесплодно:Моления не трогают тебя;Как юный конь, уздой не покоренный,Ты в ярости кусаешь удила.Немудрое упрямство: о, поверь мне,Развеется, как прах, гордыня тех,Кто слаб умом, но дерзок и мятежен.Смириться ты не хочешь, так узнай,Какой удел тебе готовят боги.Сначала Зевс в осколки разобьетВершины скал небесными громами:Низверженный, исчезнешь ты, титан,И в недрах гор, в объятиях гранитныхЗадохнешься. Столетья протекут,Пока ты вновь увидишь свет небесный.Тогда тебя начнет терзать орел,Крылатый пес Зевеса, ненасытный.И, прилетая, будет каждый деньОн вырывать когтями клочья тела, —Незваный гость на пиршестве кровавом,Питаясь черной печенью твоей.До той поры не жди конца страданьям,Пока другой не примет мук твоихСтрадалец-бог и к мертвым в темный Тартар,Во глубину Аида, не сойдет.Мои слова – не тщетная угроза.Зевес не лжет и совершится воляВсесильного. Подумай же: покорностьНе лучше ли строптивости твоей?..
Хор
Он прав. Смири, смири, титан могучий,Свой гордый дух и богу покорись!Послушайся советов добрых: стыдноУпорствовать в ошибке мудрецу.
Прометей
Все, что молвил Гермес, я предвидел давно!Но врагу от врага не позорноПасть в открытой борьбе. Пусть же мечет в меняБог снопами огней смертоносных,Пусть Эфир поколеблет раскатом
громов,Пусть такой ураган он подымет,Чтоб земля содрогнулась на вечных корнях,Пусть, безумствуя, в буре смешаетВолны моря с огнями небесных светил,Увлечет в глубину мое тело,В преисподнюю сбросит, – убить до концаОн не может меня: я бессмертен!
Гермес
Это дикий бред безумца!Разве мог бы муж разумныйНе смирить в таких страданьяхБурной гордости своей.Девы, полные участьемИ любовью, удалитесь,Отойдите, чтобы сердцаНе потряс вам грохот тяжкийОглушительных громов!
Хор
Неужель совет коварныйМы исполним? Слушать больно...Сестры, сестры, не покинемОдинокого страдальца,Будем горе с ним делитьИ покажем, что изменуНенавидим всей душой!
Гермес
Если так, не забывайтеВы предсказанного мною,Не корите Олимпийца:Вы избрали добровольно,Вы предвидели беду.Не внезапно, не коварноСкоро будете, о, нимфы,Вы уловлены сетямиНеминуемой судьбы.
Прометей
Исполняется слово Зевеса: земляПодо мною трепещет.Загудело раскатами эхо громов,И блеснули перуны,Закружилася вихрями черная пыль,Налетели и сшиблисьВсе противные ветры. Смешались в борьбеВолны моря и воздух...Узнаю тебя, Зевс! Чтоб меня ужаснуть,Ты воздвиг эту бурю.О, Земля, моя мать! о, небесный Эфир,Свет единый, всеобщий,Посмотрите, какие страданья терплюЯ от бога – невинный!
(Скала вместе с Прометеем обрушивается в бездну.)
1890
Ворон
Поэма Эдгара Поэ
Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,Раз, когда поник в дремоте я над книгой одногоИз забытых миром знаний, книгой, полной обаяний, —Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:«Это путник постучался в двери дома моегоТолько путник – больше ничего».В декабре – я помню – было это полночью унылой.В очаге под пеплом угли разгорались иногда.Груды книг не утоляли ни на миг моей печали —Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда —В сонме ангелов – Ленора, той, чье имя навсегдаВ этом мире стерлось – без следа.От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурныйШелестел, и непонятный страх рождался от всего.Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:«Это гость стучится робко в двери дома моего,Запоздалый гость стучится в двери дома моего,Только гость – и больше ничего!»И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:«Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, —Слишком тихо вы стучались в двери дома моего...»И открыл тогда я настежь двери дома моего —Мрак ночной, – и больше ничего.Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,До сих пор не посещало в этом мире никого.И ни голоса, ни знака – из таинственного мрака...Вдруг «Ленора!» – прозвучало близ жилища моего...Сам шепнул я это имя, и проснулось от негоТолько эхо – больше ничего.Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего,Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:Посмотрю и успокою трепет сердца моего,Успокою на мгновенье трепет сердца моего.Это ветер, – больше ничего».Я открыл окно, и странный гость полночный,гость нежданный,Ворон царственный влетает; я привета от негоНе дождался. Но отважно, – как хозяин, гордо, важноПолетел он прямо к двери, к двери дома моего,И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,Тихо сел – и больше ничего.Как ни грустно, как ни больно, – улыбнулся я невольноИ сказал: «Твое коварство победим мы без труда,Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Воронвещий,К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?»И ответил Ворон: «Никогда».Говорит так ясно птица, не могу я надивиться,Но казалось, что надежда ей навек была чужда.Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст ПалладыСядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, —Тот, кто Ворона увидел, – не спасется никуда,Ворона, чье имя: «Никогда».Говорил он это слово так печально, так сурово,Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда,Недвижим, на изваянье он сидел в немом молчанье,Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда,Улетит и эта птица завтра утром навсегда».И ответил Ворон: «Никогда».И сказал я, вздрогнув снова: «Верно, молвить это словоНаучил его хозяин в дни тяжелые, когдаОн преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,Вместо песни лебединой, в эти долгие годаДля него был стон единый в эти грустные года —Никогда, – уж больше никогда!»Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся.«Страшный Ворон, мой ужасный гость, – подумаля тогда, —Страшный древний Ворон, горе возвещающий всегда,Что же значит крик твой: «Никогда»?»Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.И в раздумье над загадкой, я поник в дремоте сладкойГоловой на бархат, лампой озаренный. НикогдаНа лиловый бархат кресел, как в счастливые года,Ей уж не склоняться – никогда!И казалось мне: струило дым незримое кадило,Прилетели Серафимы, шелестели иногдаИх шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье!Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегдаОб утраченной Леноре стерлась память – навсегда!..»И сказал мне Ворон: «Никогда».«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Злой ли Дух тебя из Ночи или вихрь занес сюдаИз пустыни мертвой, вечной, безнадежной,бесконечной, —Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, кудаСнизойдем мы после смерти, – сердцу отдыхнавсегда?»И ответил Ворон: «Никогда».«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Заклинаю небом, Богом, отвечай, в тот день, когдаЯ Эдем увижу дальной, обниму ль душой печальнойДушу светлую Леноры, той, чье имя навсегдаВ сонме ангелов – Ленора, лучезарной навсегда?»И ответил Ворон: «Никогда».«Прочь! – воскликнул я, вставая, – демон ты ильптица злая.Прочь! – вернись в пределы Ночи, чтобы большеникогдаНи одно из перьев черных не напомнило позорных,Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,Из души моей твой образ я исторгну навсегда!»И ответил Ворон: «Никогда».И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черныйВорон,С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.У него такие очи, как у злого Духа Ночи,Сном объятого; и лампа тень бросает. НавсегдаК этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, —Не воспрянет дух мой – никогда!
покинутых жрецы.Грядите, новые пророки!Грядите, вещие певцы,Еще неведомые миру!И отдадим мы нашу лируТебе, божественный поэт...На глас твой первые ответим,Улыбкой первой твой рассвет,О, Солнце, будущего, встретим,И в блеске утреннем твоем,Тебя приветствуя, умрем!«Salutant, Сaesar Imperator,Те morituri» [22] . Весь наш род,Как на арене гладиатор,Пред новым веком смерти ждет.Мы гибнем жертвой искупленья,Придут иные поколенья.Но в оный день, пред их судом,Да не падут на нас проклятья:Вы только вспомните о том,Как много мы страдали, братья!Грядущей веры новый свет,Тебе от гибнущих привет!
21
Идущие на смерть (лат.).
22
Идущие на смерть приветствуют тебя, император Цезарь (лат.).
Новые стихотворения 1891 – 1895
Посвящается С. Н. Р.
Венеция
Прощай, Венеция! Твой Ангел блещет яркоНа башне городской, и отдаленный звонКолоколов Святого МаркаНесется по воде, как чей-то тихий стон.Люблю твой золотой, твой мраморный собор,На сон, на волшебство, на вымысел похожий,Народной площади величье и просторИ сумрак галерей в палаццо древних Дожей,Каналы узкие под арками мостовИ ночью в улице порою звук несмелыйУскоренных шагов;Люблю я мрамор почернелыйТвоих покинутых дворцов,Мадонны образок с лампадой одинокойНад сваями, в немых лагунах Маломокко,Где легче воздуха прозрачная вода:Она живет, горит, и дышит, и синеет,И, словно птица, в ней гондола, без следа,Без звука, – черная, таинственная реет.
1891
Расслабленный
Легенда
Схоластик некий, именем Евлогий,Подвинутый любовью, мир презрелИ в монастырь ушел, раздав именье,Но, ремесла не ведая, меж братийВ бездействии невольном пребывал.Однажды он расслабленного встретил,Лежавшего на улице, без рук,Без ног; молил он гласом лишь и взоромО помощи. Евлогий же сказал:«Возьму к себе расслабленного, будуЛюбить его, покоить до конца,И так спасусь. Терпенья дай, о, Боже,Мне, грешному, чтоб брату послужить!»Он, приступив к расслабленному, молвил:«Не хочешь ли, возьму тебя к себеИ скоро твой недуг и старость упокою?»«Ей, Господи!» – расслабленный в ответ,Тогда Евлогий: «Приведу осла,Чтоб отвезти тебя в мою обитель».И с радостью великой ожидалЕго бедняк. Привел осла Евлогий,Больного взял, отвез к себе домойИ стал о нем заботиться, и пробылПятнадцать лет расслабленный в домуЕвлогия, и тот его покоил,Служил ему, как дряхлому отцу,Кормил его, как малого ребенка,На собственных руках его носил.Но дьявол стал завидовать обоим:Хотел он мзды Евлогия лишить.И, развратив расслабленного, яростьВдохнул в него, и начал тот во гневеЕвлогия хулить: «Ты – беглый раб,Похитивший именье господина!Ты чрез меня спасаешься, ты принялКалеку в дом, чтоб назвали тебяИ праведным, и милосердным люди!..»Но с кротостью ответствовал Евлогий:«Не будь ко мне несправедливым, брат,И лучше ты скажи, какое злоЯ сотворил тебе, – и я покаюсь».Но возопил калека: «Не хочуЛюбви твоей! Неси меня из дома,На улице повергни! Не хочуНи ласк твоих, ни твоего покоя!»Евлогий же: «Молю тебя, утешься!»Но в ярости расслабленный кричал:«Мне скучно здесь, противна эта жизнь!И не терплю я твоего лукавства...Дай мяса мне!.. Я мясо есть хочу!..»Тогда принес ему Евлогий мяса.«Один с тобою быть я не могу:Хочу живых людей, хочу народа!» —«Я много братий приведу тебе...» —«О, горе мне, – больной ему в ответ, —О, горе, окаянному! ПротивноИ на твое лицо смотреть: ужельЕще толпу таких же праздноядцевТы приведешь ко мне?..» И разъярился,И голосом он диким возопил:«Нет, не хочу я, не хочу! ПовергниОпять меня туда, откуда взял:На улицу хочу я, на распутье!Там – пыль и солнце, пролетают птицы,И по камням грохочут колесницы,Там ветер пахнет морем, и вдалиКрылатые белеют корабли...Мне скучно здесь, где лишь лампады, тлея,Коптят немые лики образов,Где – ладана лишь запах да елея,И душный мрак, и звон колоколов...О, если б были руки, – удавилсяИль заколол бы я себя ножом!..»В смятении пошел Евлогий к братьям.«Что делать мне?» – он старцев вопросил.Они его к Антонию послали.И на корабль он посадил больного,И выехал, и прибыл к той земле,Где жил Антоний, схимник, и с калекойПришел к нему Евлогий и сказал:«Пятнадцать лет больному я служил, —Он за любовь меня возненавидел.И я спросить пришел к твоей святыне,Что сотворю я с ним?» Тогда в ответПроговорил Антоний гласом тяжкимИ яростным: «Евлогий, если тыОтвергнешь брата, – помни, что СпасительБездомного вовеки не отвергнет:Его в раю высоко над тобойОн вознесет». Евлогий ужаснулся;Антоний же – расслабленному: «Раб,Земли и неба недостойный, ты лиДерзнул хулу на Господа изречь?..Так помни же, что Сам тебе СпасительВо образе Евлогия служил!»Потом он стал учить обоих: «Дети,Не разлучайтесь друг от друга, – нет:От сатаны пришло вам искушенье.Идите с миром, отложив печаль.Я ведаю, что при конце вы оба,Что близко смерть: вы у Христа венцовЗаслужите, ты – им, и он – тобою.Но если б Ангел Смерти прилетелИ на земле вас не нашел бы вместе, —То лишены вы были бы венцов.Так те, кто любят – мученики оба,Прикованы друг к другу навсегда:И большего нет подвига пред Богом,Нет в мире большей казни, чем любовь!»Потом, когда они вернулись в кельюИ в мире прожили двенадцать дней,Исполнены любовью совершенной, —Евлогий умер, и на третий деньРасслабленный за братом в лоно БогаДля вечного покоя отошел.
1891
Молчание
Как часто выразить любовь мою хочу,Но ничего сказать я не умею,Я только радуюсь, страдаю и молчу:Как будто стыдно мне – я говорить не смею.И в близости ко мне живой души твоейТак все таинственно, так все необычайно, —Что слишком страшною божественною тайнойМне кажется любовь, чтоб говорить о ней.В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,И все священное объемлет тишина:Пока шумят вверху сверкающие волны,Безмолвствует морская глубина.
1892
Любовь-вражда
Мы любим и любви не ценим,И жаждем оба новизны,Но мы друг другу не изменим,Мгновенной прихотью полны.Порой, стремясь к свободе прежней,Мы думаем, что цепь порвем,Но каждый раз все безнадежнейМы наше рабство сознаем.И не хотим конца предвидеть,И не умеем вместе жить, —Ни всей душой возненавидеть,Ни беспредельно полюбить.О, эти вечные упреки!О, эта хитрая вражда!Тоскуя – оба одиноки,Враждуя – близки навсегда.В борьбе с тобой изнемогаяИ все ж мучительно любя,Я только чувствую, родная,Что жизни нет, где нет тебя.С каким коварством и обманомВсю жизнь друг с другом спор ведем,И каждый хочет быть тираном,Никто не хочет быть рабом.Меж тем, забыться не давая,Она растет всегда, везде,Как смерть, могучая, слепаяЛюбовь, подобная вражде.Когда другой сойдет в могилу,Тогда поймет один из насЛюбви божественную силу —В тот страшный час, последний час!