Полное собрание стихотворений

Дмитриев Иван Иванович

Картину написать? да только поскорей!

Вот содержание: Гимен, то есть бог брака,

Не тот, что пишется у нас сапун, зевака,

Иль плакса, иль брюзга, но легкий, милый бог,

Который бы привлечь и труженика мог, —

Гимен и с ним Амур, всегда в восторге новом,

Веселый, миленький, и живчик одним словом,

Взяв за руки меня, подводят

по цветам,

Разбросанным по всем местам,

К прекрасной девушке, боготворимой мною —

Я завтра привезу портрет ее с собою, —

Владычица моя в пятнадцатой весне,

Вручает розу мне;

Вокруг нее толпой забавы, игры, смехи;

Вдали ж, под миртами, престол любви, утехи,

Усыпан розами и весь почти в тени

Дерев, где ветерок заснул среди листочков...

Да! не забыть притом и страстных голубочков —

Вот слабый вам эскиз! Чрез два, четыре дни

Картина, думаю, уж может быть готова;

О благодарности ж моей теперь ни слова:

Докажет опыт вам — прощайте!» И — исчез.

Проходит ночь; с зарей, разлившей свет с небес,

Художник наш за кисть — старается, трудится:

Что ко лбу перст, то мысль родится,

И что черта,

То нова красота.

Уже творец картины

Свершил свой труд до половины,

Как вдруг

Почувствовал недуг,

И животворна кисть из слабых рук упала.

Минута между тем желанная настала:

Князь Ветров женится, хотя картины нет.

Уже он райские плоды во браке жнет;

Что день, то новый дар в возлюбленной княгине;

Мила, божественна, при всех и наедине.

Уж месяц брака их протек

И Апеллесову болезнь с собой увлек.

Благодаря судьбину,

Искусник наш с постели встал,

С усердьем принялся дописывать картину

И в три дни дописал.

Божественный талант! изящное искусство!

Какой огонь! какое чувство!

Но полно, поспешим мы с нею к князю в дом.

Князь вышел в шлафроке, нахлучен колпаком,

И, сонными взглянув на живопись глазами:

«Я более, — сказал, — доволен был бы вами,

Когда бы выдумка была

Не столь игрива, весела.

Согласен я, она нежна, остра, прекрасна,

Но для женатого... уж слишком любострастна!

Не можно ли ее поправить как-нибудь?..

Какой мороз! моя ужасно терпит грудь:

Прощайте!» Апеллес, расставшись с сумасбродным,

Засел картину поправлять

С терпением, артисту сродным;

Иное в ней стирать, иное убавлять,

Соображался с последним князя вкусом.

Три месяца пробыв картина под искусом,

Представилась опять сиятельным глазам;

Но, ах! знать, было так угодно небесам:

Сиянье их совсем затмилось,

И уж почти ничто в картине не годилось.

«Возможно ль?.. Это я? —

Вскричал супруг почти со гневом. —

Вы сделали меня совсем уже Хоревом,^[1]

Уж слишком пламенным... да и жена моя

Здесь сущая Венера!

Нет, не прогневайтесь, во всем должна быть мера!»

Так о картине князь судил,

И каждый день он в ней пороки находил.

Чем более она висела,

Тем более пред ним погрешностей имела,

Тем строже перебор от князя был всему:

Уже не взмилились и грации ему,

Потом и одр любви, и миртовы кусточки;

Потом и нежные слетели голубочки;

Потом и смехи все велел закрасить он,

А наконец, увы! вспорхнул и Купидон.

1790

63. ВОЗДУШНЫЕ БАШНИ{*}

Утешно вспоминать под старость детски леты,

Забавы, резвости, различные предметы,

Которые тогда увеселяли нас!

Я часто и в гостях хозяев забываю;

Сижу повеся нос; нет ни ушей, ни глаз;

Все думают, что я взмостился на Парнас;

А я... признаться вам, игрушкою играю,

Которая была