Полное собрание стихотворений

Дмитриев Иван Иванович

Рядом с философскими статьями в журнале был напечатан перевод Дмитриева статьи Мерсье «Философ, живущий у Хлебного рынка», в которой сжато излагалось существо политической концепции просветителей — их учение о просвещенном монархе. Философ, узнавший о рождении наследника у французского короля, обращается к нему с поучением. Огромная ответственность падет на плечи будущего государя. Он обязан заботиться о счастье своих подданных, которые сейчас пребывают в бедственном состоянии. Но вопли их не достигнут его слуха, он не станет справедливым государем, потому что окружают его придворные — люди корыстные. Они все сделают, чтобы отвратить его внимание от забот, направленных на благо подданных, будут лгать и обманывать его, оправдывать все действия жестокой и несправедливой власти. Вот почему необходимо предупредить порфирородного младенца и открыть ему истину. Первая из лих гласит: «Будь человек, будучи государем, стремися приобресть

прежде всего название человека». Воспитанию же человека помогают книги. «Читай, ищи друзей себе в книгах», — поучал Мерсье, «размышляй под сению древес с Плутархом, Руссо и Рейналем» прежде всего. Только мудрецы нынешнего века помогут стать человеком и хорошим государем, «Буди признателен ко трудам премудрых и благодетельствующих писателей. Изреки сии слова: теките ко мне, просвещенные други человечества, и мы, не зря тебя, будем с тобой разглагольствовать, не подходя ко твоему престолу, священную истину к нему препроводим». ^[1]

В переводах из Мерсье и чтении Руссо, Дидро и Мармонтеля проходило нравственное воспитание Дмитриева, определялись идеалы, формировались эстетические убеждения. В Москве в те же годы в новиковском кружке завершал свое нравственное воспитание Карамзин. В 1786 году он еще был занят переводом сочинения религиозного писателя Штурма «Беседы с богом». Правда, уже в это время он увлекся Шекспиром и начал перевод «Юлия Цезаря». В следующем, 1787 году он переведет трагедию Лессинга «Эмилия Галотти».

В журнале «Зеркало света» печатался и Державин. Сочувственно относясь к направлению журнала, поэт решил попробовать напечатать в нем свое стихотворение «Властителям и судиям». Впервые оно появилось в 1780 году на страницах «Санкт-Петербургского вестника», но по приказанию властей было вырезано почти из всего тиража. Туманский напечатал «Властителям и судиям» в январском номере 1787 года. В стихотворении развивались, в сущности, те же, что и в статье Мерсье, идеи: русский поэт обличал и поучал монархов, не исполнявших своего высокого долга и не желавших заботиться о благе подданных. Стихотворение не могло не привлечь внимания Дмитриева, поскольку он уже с 1776 года следил за поэзией Державина, умея безошибочно угадывать автора по выделявшей его среди всех других поэтов индивидуальной манере. Во вторую половину десятилетия Дмитриев с особенным вниманием следит за творчеством Державина, учится у него мастерству живописи словом. В 1789 году, будучи в Финляндии, Дмитриев даже написал стихотворное послание к Державину.

По возвращении в Петербург Дмитриев это свое стихотворение прочитал одному приятелю, который, переписав его, показал Державину. Прославленный поэт пожелал познакомиться с автором. Дмитриев некоторое время «совестился представиться знаменитому певцу в лице мелкого и еще никем не признанного стихотворца» (с. 35). Но затем наконец он «отправился к поэту, с которым желал и робел познакомиться». Державин отнесся к Дмитриеву доброжелательно, с интересом и вниманием слушал робкого поэта, охотно читал ему свои стихотворения. «Через две недели» Дмитриев уже сделался коротким знакомцем в доме Державина. Они виделись почти каждый день. Державин откровенно высказывал свое понимание задач поэзии, делился замыслами, учил быть наблюдательным, объяснял, как должно находить прекрасное, поэтическое в природе, в будничной, окружавшей их жизни. Любуясь как-то при Дмитриеве вечерними облаками, он объяснял, что поэт должен уметь передавать красочность и живописность живой природы, назвав при этом облака «краезлатыми». «В другой раз заметил я, — вспоминает Дмитриев, — что он за обедом смотрит на разварную щуку и что-то шепчет; спрашиваю тому причину. «А вот я думаю, — сказал он, — что если бы случилось мне приглашать в стихах кого-нибудь к обеду, то при исчислении блюд, какими хозяин намерен потчевать, можно бы сказать, что будет „и щука с голубым пером”». И мы через год или два услышали этот стих в его послании к князю А. А. Безбородко» (с. 37).

Общение с Державиным способствовало поэтическим занятиям Дмитриева — в нем он нашел и отзывчивого слушателя, и опытного советчика. К осени 1790 года у Дмитриева уже накопился целый «бумажник» новых стихов. Некоторые из них он решил опубликовать в «Утренних часах». Издателем журнала был Иван Рахманинов, который в это время увлекался Мерсье. Плоды этого увлечения — переводы из «Картин Парижа», «Спального колпака» и «2400 года» — Рахманинов печатал в своем журнале. К сотрудничеству был привлечен Державин, в журнале напечатал свои первые басни Крылов. Три стихотворения опубликовал в 1789 году и Дмитриев.

Без подписи был помещен перевод басни Мерсье «Червонец и полушка» (позже вторично он появится в «Московском журнале» Карамзина). В басне с филантропических позиций осуждался «сиятельный червонец золотой», умножающий «казну ростовщиков, заводчиков, скупят и знатных

шалунов», и превозносилась полушка, дающая «грубую пищу дряхлой старости», питающая «лишенна помощи младенца», облегчающая «жребий страждущих в темнице». К басне примыкает стихотворение «Лестница», высмеивающее спесивость знатных («верхняя ступенька»), напоминающее о превратности «счастья и гордости», — хозяин перевернул лестницу, и верхняя ступень «на землю спустилась, а нижняя ступень на самый верх взмостилась». Третье большое стихотворение, «Две гробницы», несомненно переводное, развивало характерные для Мерсье демократические идеи глубокого сочувствия к земледельцам и презрения к монархам. Две гробницы — это гробницы царя и крестьянина. Царь был «рушителем свободы и покоя», «незлобивый народ» он «ввергнул в рабское уничижение», «был изверг смертных рода», «сей пышный памятник воздвиг своей рукою, дымящейся в крови». «Безумный! Он хотел, чтоб даже и потомки С проклятием его к нему питали страх». Но все тщетно. Жизнь извергов приносит лишь страдания народу, и ничто не может сохранить о них память — даже пышная мраморная гробница превратилась в развалины, «со смрадной тиною его уж смешан прах».

Иная судьба земледельца, «простого гражданина». Он оставил после себя щедро возделанную и цветущую долину:

Здесь вьется виноград, там вижу лес густой;

Здесь рощи, поле там укладено скирдами;

Здесь тучные луга, покрытые стадами.

Наследник отца, молодой крестьянин с гордостью заявляет:

Вот памятник, моим оставленный отцом!

Во трудолюбии он всем был образцом.

Прах трудолюбивого крестьянина покоится в простой могиле: «Смотри на оный дуб! под ним его могила». Так впервые в русской поэзии мысль о призрачности жизни власть имущих, пытающихся свое величие увековечить в пышных памятниках, и подлинном бессмертии труженика, чья жизнь сливается с вечной и торжествующей природой, получила поэтическое воплощение. Стихотворение «Две гробницы» увенчивалось образом дуба над могилой селянина, который символизирует человечность, нравственную чистоту и гармонию человека и природы. И трудно не вспомнить стихотворение Пушкина, в котором городскому кладбищу знатных противопоставлено сельское кладбище. Стихотворение завершалось тем же образом дуба: «Стоит широко дуб над важными гробами, колеблясь и шумя…»

Два последних стихотворения были впервые подписаны инициалами И. Д. И это не случайно — опубликованные в «Утренних часах» стихотворения убедительно свидетельствовали о том, что поэт нашел свой путь, что период «приуготовления» кончился. В «бумажнике» лежало уже много готового — наступала пора активной работы. Должно было решать вопрос о журнале. Начавшееся было сотрудничество в «Утренних часах» прервалось в связи с закрытием журнала в 1789 году. В это время в Петербург, после восемнадцатимесячного заграничного путешествия, прибыл Карамзин. Свидание друзей было недолгим, но важным: Карамзин рассказал о намерении издавать свой журнал, Дмитриев прочитал свои стихи. Они понравились Карамзину и он забрал «рукописное собрание всех его безделок» «для подкрепления на первый случай журнального запаса» (с. 47).

Дмитриев же познакомил Карамзина с Державиным. Двадцатитрехлетний, щегольски одетый молодой человек серьезно говорил о своем понимании задач литературы, о намерении стать издателем журнала, который должен был принести ему независимость — условие плодотворной деятельности писателя. Сорокашестилетний поэт одобрил программу Карамзина, согласился сотрудничать в «Московском журнале» и для первого номера передал одно из своих лучших стихотворений — «Видение мурзы». В объявлении о выходе с января 1791 года «Московского журнала» Карамзин оповестил публику, что «первый наш поэт обещал украшать листы мои плодами вдохновенной своей музы».

2

Первый номер «Московского журнала» состоял из сочинений Карамзина, стихотворений Державина и Дмитриева. Стихи последнего, как и в «Утренних часах», были подписаны инициалами И. Д. В течение 1791 года было напечатано 22 «безделки» — то были оригинальные и переводные «поэтические мелочи», надписи, эпиграммы или лишенные серьезного содержания подражательные стихотворения («Счет поцелуев», «Письмо Климены», «На смерть попугая» и т. д.). Сам Дмитриев не высоко ценил стихотворения первого года «Московского журнала», называя их «посредственными». Но систематическое сотрудничество в журнале, получившем широкую популярность, заставило серьезно относиться к своему труду. Это привело к разработке новых жанров — сказки и песни. Напечатанные в 1792 году сказки и песни принесли Дмитриеву известность и признание.