Полное собрание творений. Том 4
Шрифт:
Со времени Петра, этого русского реформатора, который почти ругался над православием (как открывают теперь новые акты, открытые в архивах), и при всех его полунемецких потомках Церковь только из политики поддерживалась, хотя Господь поддерживал ее иначе: бедами, холерами, чумами, Двенадцатым годом и своими <нрзб.>, нам не явленными. В нынешнее время стали лаять на нее явно; а пастыри, не грозясь на псов, пугающих стадо, сами поют песни, только не Иерусалимские. При Александре I было что-то подобное, но тогда эти припадки безверия были не общими, а ныне своеволие и безверие сделались почти эпидемиею в полуобразованном нашем обществе, и надобно хоть неделю походить по Петербургу, чтоб узнать, что это
К научению нашему, все дрессированное общество, от Англии и Америки, до соседки нашей Пруссии, видит (если только видит!), что все связи и опоры человеческого общества разрываются и падают, не представляя ничего в будущем, чем {стр. 543} заменить разрушающееся; надобно с часу на час ждать развязок, разгадок этих человеческих драм, этих длинных историй, которые сочинялись мимо Господа, Творца всяческих. Все политические и финансовые склейки раскалываются в прах; ум человеческий, никогда еще столько не напряженный, утомлен до невозможности, соображая прошедшее и вперяясь во все телескопы во мрак будущего: повсюду тьма для правдивого философа. А между тем опьяненные XIX веком и его открытиями, обманутые ложным прогрессом легкомысленные юноши и старики, еще более презренные, вопиют о всеобщих надеждах и будущих завоеваниях науки! Какое-то бесовское восхищение, какой-то сатанинский праздник повсюду. Есть чему радоваться врагу человеческого рода! В праздники невские мосты стучат от колесниц, скачущих на пьяные сборища по островам; железные дороги недостаточны для царкосельских и павловских гуляк; по городу оставшиеся полунищие ходят артелями, шатаясь и срамословя, а в пустых церквах в это время на почтовой одиночке несется царь Давид.
Когда случалось мне бывать в Петербурге в праздничные дни после полудня, то я с каким-то темным чувством глядел на все окружающее, вовсе не христианское зрелище, и самого себя, свою одежду, с горькою печалию окаявал, яко вовсе не подходящую к этой модной грязи и столичной пыли. Монах на тротуарах Петербурга! Это самое жалкое по наружности существо. Каково было бы Самому Посетителю душ наших, если б Он благоизволил поискать Себе пристойного убежища? Едва ли сыщется и Лот, не только Авраам, в этом Содоме.
А Москва, забывая свою святую историческо-русскую наружность, всячески старается не отстать от Петербурга в модничаньи, даже неохотно слушает похвалы своему вековому Кремлю, а указывает на свои новые домы и лавки и прочие заведения суеты. Ей подражают и все губернские города. Избави, Боже! Можно дожить до такого времени, когда монастыри и церкви будут колоть глаза, напоминая Царство Божие анархистам и безбожникам, а колокола и теперь уже стали беспокоить слух, приученный к цыганским гикам, шарманкам и загородной музыке. И вот видимый всеми торжественный прогресс и его плоды, видимый в праздничный день или вечер праздничного дня, а другой цивилизации еще не видно.
На таких вечерних вакханалиях собираются и дружатся все — от профессора университета до безграмотного бурлака, {стр. 544} от купца-раскольника до нынешнего джентельмена. Поэтому, где дается воля страстям — туда стремятся все, как устремятся и некогда на праздники антихристовы. А где прибыток в виду, то к этой цели бегом бегут от старухи-барыни до ее лакея. Это гадкое зрелище видел Петербург при раздаче акций водопроводов, которые возвышали на один процент противу обыкновенного процента капитала. Ужасное и отвратительное позорище представляет наш мир XIX века, когда затронуты его интересы! Америка, восхваляемая, теперь показывает, что она такое в сущности. Калифорния учит, что можно жить без Бога и правительства. И вот цель нашей России! Избави и сохрани нас Господи! Лучше жить под игом татар с русскою и православною, свободною душою, лучше быть греками безотечественными, нежели с нашею мнимою славою доребячиться до нашего жалкого времени.
Оставляю до следующих писем, что, казалось мне, могло бы остановить ход мнимого прогресса, хотя мнение мое наперед выставляю несбыточным. Прошу, Ваше Высокопреосвященство, простить меня и за это длинное письмо, в котором нового ничего нет, кроме разве выражения
О монастырьке своем скажу, что начал я исправлять кровли и покрыл почти все толем осмоленным; думаю сделать собор теплым: на все это ухлопал последние свои гроши, а не вижу в будущем поддержки ни внешней, ни внутренней. Если бы мы искали Царствия Божия — все приложилось бы нам, но, видно, худо ищем, когда помощи доселе еще не видно. Жизненное плавание мое близко к концу, и устал я, налегая на весла: все тина и тина, или беспокойное озеро: не выехал еще на тихое приволье, вдоль по реке и по течению. Буди воля Божия!
Испрашивая святых молитв и Архипастырского благословения с моею совершенною преданностию и сыновьим почтением честь имею навсегда остаться
Вашего Высокопреосвященства,
Милостивого Государя и отца,
недостойным послушником
многогрешный
Антоний.
Июля 15.1862.
{стр. 545}
Куда девались старицы Успенские — не знаю. Писал я им по адресу, но ответа не имею. Горька их участь. Но, видно, с нею и спасение. За чужие радости они не отдадут своей печали.
№ 16
Возлюбленнейший о Господе
отец Игумен Антоний!
Благодарю Вас за письмо Ваше от 15-го июля. На первые строки его скажу Вам в ответ, что постепенно приближаясь к исходу из гостиницы земли, постепенно теряю сочувствие к временной расстановке в ней человеков, и стремлюсь соединиться духом воедино со всею о Христе братиею. Думаю, что ныне я сблизился с Вами более, нежели когда-либо.
Милость Божия даровала мне тихий, весьма удобный приют, соответствующий и потребности душевного настроения и потребности крайне расстроенного здоровья. Бабаевский монастырь гораздо уединеннее и Коневца и Валаама. Безмолвие начинает действовать на меня благотворно, отвлекая очи ума от зрения на деющееся в мире и направляя их к созерцанию своей греховности и предстоящего Суда Божия. Все совершающееся совершается под недремлющими взорами Всеблагого и Всемогущего Бога, одно по воле Божией, другое по попущению Божию. Горе миру от соблазнов сказал Спаситель; но подобает приидти соблазнам, предрек Спаситель. Попущение соблазнов, как логичное следствие употребления произвольного человеками их свободы или воли и как казнь, сама собою вытекающая из злоупотребления воли (так как Богом и дана свобода воли, и вместе дан закон, как употреблять ее), должно созерцать с благоговением, покорностию, исповеданием своей греховности и правосудия Божия. Очень наставительна молитва святых трех отроков в пещи Вавилонской. Да совершается воля Божия! Да дарует милосердый Господь спасение немощным, от них же первый есмь аз, которые имеют какое-либо произволение, хотя и самое немощное, спастись.
Если узнаете что о Церкви, не откажитесь известить: я ни с кем переписки не имею о сем предмете, да и не всему и не всем можно доверять. Может быть, и сами Вы когда-либо (напр. при поездке в Москву) захотите навестить и старинного {стр. 546} Вашего знакомого. Я с особенною приятностию увидел бы Вас в Обители Святителя Николая Бабаевской.
Просящий Ваших святых молитв
недостойный
Епископ Игнатий.
22 июля 1862 года.
P. S. По полученному мною сегодня письму от Стариц видно, что они решились приютиться в Тверском Крестовоздвиженском монастыре.
№ 17
Ваше Высокопреподобие,
Высокопреподобнейший отец Игумен!
Приношу Вам искреннейшую признательность за воспоминание Ваше о мне, грешном. Письмо Ваше от 20-го дек<абря> имел честь получить 2-го января. Поприще нового года да даруется нам благополучное, по неизреченной милости Божией.