Полнолуние

Антонов Сергей Валентинович

О том, что лучший из сыщиков занимается сочинением стихов, капитан вспомнил только после обеда, поднялся на третий этаж и постучался к заместителю начальника УВД по кадрам.

– Дело к тебе, строго конфиденциальное, – хитро подмигнул он старенькому подполковнику. – Хочу личное дело Артема Божко полистать.

– Сам знаешь – не положено!

– И ты знаешь, что на всякое «не положено», много чего наложено.

– Только на полчаса и… с тебя бутылка!

– Пива.

– Жмот!

– Канцелярская крыса!

Вернувшись в свой кабинет, Платов запер дверь, выдернул из

розеток штепсели двух телефонов, уселся за стол и раскрыл тонкую папку с жизнеописанием капитана Божко.

Глава 26. Подозрение

Треухов не застал Кузьмичева дома. Он побывал в мрачной берлоге Валентина, которую хозяин не запирал и совершил небольшую экскурсию по огороду, заваленному всевозможной ржавой дрянью.

Итак, профессор велосипедных наук решил не впутывать в свои взаимоотношения с Учителем милицию и Треухов его прекрасно понимал. В камере изолятора временного содержания Валентин находился бы в относительной безопасности, но лишился бы тех бесхитростных радостей, к которым привык.

Уход Кузьмичева в подполье был неприятен Глебу еще и потому, что он попасться на удочку изворотливого уголовника. Вероятность того, что Валька просто наврал с три короба, как не крути, имелась.

Нет, все-таки Валька затаился там, где можно было раздобыть бутылку, и плюнул на свое соглашение с Треуховым. Ну и черт с ним! Глеб пообещал себе наказать Вальку, когда тот объявится, и решил пройтись по участку. В конце концов, на подведомственной территории проживали и другие, не менее резвые, чем Валентин экземпляры, нуждавшиеся в постоянной опеке.

Участковый не ошибся относительно Кузьмичева. Тот действительно обосновался там, откуда до ближайшего «Гастронома» было рукой подать: у Ленки Боровиковой.

Нарушать договоренность с Треуховым он не собирался. Просто решил компенсировать будущее добровольное заточение хорошей пьянкой.

Елена не выказала особой радости при неожиданном появлении гостя: мешала израненная недавними оскорблениями память.

– Брось щеки надувать, подруга! – Кузьмичев ласково шлепнул Елену по заднице. – Погорячился, с кем не бывает? Участковый с панталыку сбил.

Лед тронулся после того, как Валентин вручил Боровиковой деньги на пару бутылок и окончательно растаял, когда Ленка освежилась хорошей порцией водки.

– Никак в сексоты к нашему Треухову записался? – подмигнула она дружку. – Стучишь помаленьку?

– Молчала бы о том, в чем ни хрена не смыслишь! – Кузьмичев раздавил в тарелке с колбасными шкурками окурок. – Я – вор, а не душегуб!

– Ага. Тебе только волю дай и хороший ножик – любого на ленточки порежешь!

– И порежу, если заслужит! Но просто так, от нечего делать мокрушничать не стану. И если менты попросят помощи, чтобы остановить Учителя, будь уверена – выстебываться не буду!

– Ха! Без тебя, как-нибудь обойдутся! Что ты про Учителя знать можешь?

Валентин раскрыл было, рот, намереваясь поведать Елене о встрече в подъезде, но вовремя осекся.

– Может, знаю, может, нет. Пей, дура, пока наливаю!

Веселая парочка продолжала пировать, не подозревая о том, что упомянутый маньяк уже отпер дверь

своего неприметного гаража, вошел внутрь и с лязгом задвинул толстый стальной стержень, служивший засовом. Он не стал зажигать свет, поскольку досконально знал расположение предметов и вещей. С разгона пнул ближайший из многочисленных ящиков ногой. На пол посыпались старые журналы «Вокруг света», оставшиеся от прежнего хозяина гаража.

Учитель был вне себя от ярости. Впервые в своей кровавой карьере он оставил в живых свидетеля. Думать о реальной угрозе пока не приходилось, но в перспективе смуглый воришка мог стать опасным.

Убийца нашарил в темноте металлический чемоданчик, отстегнул застежки. Одетая в рифленую резину ручка молотка легла на ладонь так удобно, словно была ее продолжением. Молоток помогал Учителю полнее ощущать свою власть и выстраивать четкие, шахматно-просчитанные планы.

Просидев в полной неподвижности около получаса, он встал, включил свет и начал переодеваться.

В это самое время, основательно подуставший Кузьмичев сполз с пышущей любовным жаром горы Ленкиного тела.

– У нас выпить осталось?

– Кажись, есть полбутылки…

– Мало! – Валентин вышел в соседнюю комнату, вылил в стакан остатки водки. – Слышь, Ленка, надо бы снова в магазин метнуться.

– Я мигом…

– Ладно, лежи уж, кобыла. Пока свои шмотки напялишь, неделя пройдет. Я сам!

Треухов успел провести несколько профилактических бесед с отдельными несознательными элементами, припугнул, кого следует своим возвращением, и на несколько минут задержался у газетного стенда, чтобы бегло ознакомиться с последними новостями города. Эти минуты решили судьбу Кузьмичева: он разминулся с участковым, который по иронии судьбы пришел в «Гастроном» чуть позже.

Валик уже успел сделать покупки и, размахивая грязной полотняной сумкой, свернул к небольшому скверу. Уселся на скамейку рядом с вечно бездействующим фонтаном и откупорил бутылку вина, которую решил распить на свежем воздухе.

Увлекшись возней с пробкой, он не заметил мужчину, вошедшего в сквер с противоположной стороны. Тот осмотрелся по сторонам и обошел фонтан так, чтобы остаться незамеченным Кузьмичевым.

Валентин запрокинул голову и, вставив горлышко бутылки между гнилых черенков зубов, с наслаждением втянул в себя дешевое пойло. Услышав хруст сухих листьев за спиной, оглянулся и выронил бутылку.

Человек, которого два дня назад он увидел со спины, теперь стоял к нему лицом. На нем было синего комбинезона. Отсутствовал и плоский чемоданчик с инструментами. Учитель выдернул молоток из кармана. Стальная, слегка закругленная головка сломала два пальца на руке, которой Валентин пытался прикрыть голову. Напуганные его криком голуби, взлетели с асфальтированных дорожек сквера и тревожно заметались над верхушками кленов. Когда птицы успокоились и приземлились на старое место, Кузьмичев лежал возле скамейки. Кровь, хлеставшая из разбитой головы, смешивалась с разлитым вином. Прохожие, которых привлек крик, смотрели только на мужчину, который, скрючившись, скреб пальцами землю. Никто не обратил внимания на человека, покинувшего сквер десятью секундами раньше.