Полнолуние
Шрифт:
Езды не было и пяти минут. В четверть первого Зимин был уже у КПП. Там, конечно, заметили свет фар, услышали шум мотора, в освещенных окнах заметались тени, и к тому моменту, когда начальник особого отдела подошёл к входу, его уже встречали: дежурный по КПП, ефрейтор, вытянувшись во весь свой небольшой рост, с рукою у виска, отчеканил рапорт косноязычно, но, в общем, верно — он был туркмен. «Байрамов», — припомнил фамилию дежурного Зимин, стоя тоже «смирно» и отдавая честь: положение обязывает, ритуалы надо соблюдать неукоснительно, тем паче с азиатами —
— Вольно, — сказал Байрамову капитан, проходя в помещение и оценивая состояние его. Состояние отличное. — А где дежурный по части?
— В казарма, тарыщ капитан. Абход делаит. Позват?
— Нет, не надо… Вызови начальника караула.
— Началник караул! — вскричал, подбегая к окошку, ефрейтор. Кричал напрасно, ибо Хроменков был уже тут как тут.
— Здравствуй, Леонид Никитич, — формально улыбнулся капитан оквадраченной рамкой оконца физии. — Разлука, как видишь, была недолгой… Решил твоё хозяйство посмотреть. Распоряжайся.
— Ага, — растерянно ответил Хроменков и исчез из поля видимости. — Ларичев! — послышался его голос. — Отопри калитку!
Зимин повернулся к Байрамову и улыбнулся ему теплее, но не переходя границ официальности.
— Молодец, Байрамов, — сказал он со скуповатой поощрительностью. — Службу несёшь хорошо. Хвалю.
— Служум Советскуму Союзум! — старательно, радостно выкрикнул дежурный, вытягиваясь.
Капитан козырнул и шагнул в сырую мглу, повернул к калитке, ведущей во дворик караульного помещения. Здесь светил фонарь, приделанный к стене. Открылась дверь, появилась трудноразличимая в полутьме фигура, приблизилась, скрипя гравием, вошла в зону освещения и превратилась в человека: невысокого светловолосого бойца.
— Здравия желаю, товарищ капитан, — негромко и вежливо сказал боец. — Караульный бодрствующей смены рядовой Ларичев. Прошу предъявить ваш допуск в караульное помещение.
Рядовой Ларичев правила игры знал четко. Капитан Зимин тем более, и потому с совершенно серьёзным видом достал удостоверение личности, вынул из него допуск и передал солдату. Тот взял допуск, посмотрел внимательно, защищая ладонью от мелких крупинок дождя, вернул владельцу и загремел открываемым замком.
— Всё в порядке, товарищ капитан, — вынес заключение караульный, распахивая калитку.
Внутри помещения тоже оказалось всё в порядке. Отдыхающие отдыхали, бодрствующие бодрствовали, полы блестели, в кухне прибрано. Проформы ради Зимин позадавал вопросы на знание Устава и табеля постам — отвечали правильно, заученно и механически, видно было, что эта информация вдалбливалась в головы бойцов стрелково-караульной роты, как свая в землю.
— Так, — объявил, наконец, Зимин с подытоживающей интонацией, и Хроменков заметно перевёл дух. — Будем считать, что здесь всё… Ну что ж, пройдёмся по постам. Разводящий!
— Я! Разводящий сержант Горелов.
Капитан усмехнулся, смерив Горелова глазами. Тот был высок, даже подлиннее его самого.
— Гренадер… А второй разводящий кто?
— Младший сержант Хамидуллин. Он спит…
— Понятно… Ну, хорошо. Собирайтесь, сержант, пойдём.
— Мне с вами? — предупредительно сунулся Хроменков. По-дурацки сунулся, не подумавши: как могут и разводящий и начкар оба покинуть караульное помещение?.. Спустя мгновение прапорщик сообразил свой промах, но ведь слово не воробей… Досада ударила в мозги: эх!.. Пустяк, конечно, но лучше б не прокалываться, что-то он, особист этот хренов как будто намекал, что ли, про бензин, знаю, мол… морда у него такая была… неужто стуканули?.. всё может быть… он, стерва, хитрый, просто так говорить не станет…
— Да нет, не нужно, — сухо, как незнакомцу, ответил Зимин. — Мы вдвоём… Готов? Пошли.
Сопровождаемые виновато-услужливым Хроменковым, они вышли. Пока Горелов, клацая железом, заряжал оружие, Ларичев успел открыть калитку. Хроменков торчал в дверях. Ночь моросила по-прежнему. Как будто похолодало. Зимин посмотрел на часы: 12.24.
Разводящий справился с автоматом, набросил на левое плечо ремень и подошёл к выходу. Штык-нож примкнут, всё по правилам. Круглое лицо Горелова было спокойно. Оно всегда было спокойно.
— Готовы, сержант?
— Так точно.
— Ну, веди, Сусанин, — позволил себе пошутить капитан.
Хроменков немедленно хехекнул, подхватывая шутку, но Горелов и Ларичев не отреагировали никак, и Зимин испытал неприятный укол: психологический расчёт не оправдался. Мимо. Зимин не любил так ошибаться. — На первый пост сначала? — спросил Горелов, выходя из дворика.
Капитан давил рвавшийся наружу жёлчный выплеск раздражения.
— Ну а как производится обход? Согласно табеля постам?
— С первого по четвёртый, по часовой стрелке, — произнёс разводящий ровным, бесстрастным голосом.
— И что из этого следует? — Сзади послышалось бряканье: Ларичев закрывал калитку на замок.
— Понял, — так же ровно сказал Горелов. Они шагали уже по маршруту часового первого поста. Под сапогами жидко чвакала мелкая грязь, ноги оскальзывались в ней, и Зимина угнетала мысль, о том, что эта грязь плещет на его зеркальную обувь. Раздражение сделалось сварливым, и он стал опасаться, как бы оно не вырвалось наружу — это было бы совсем уж унизительным… Нужно поговорить, чтобы оно прошло. И он заговорил:
— Тебя как зовут?
— Анатолий, — глуховатым своим голосом отозвался Горелов. Сказал одно слово и замолчал. Зимин подождал, но более ничего не услышал. Не из говорливых, похоже, парень… Ну, что тут сделаешь, каков уж есть.
— Какого года призыва?
— Осенью домой. Этим приказом, в сентябре…
— Дед, стало быть, уже? Или как там это у вас — дембель?
— Так точно, — смущённо произнёс Горелов и шмыгнул носом. А Зимин ожил: всё-таки он пронял этого детину, механическая казённость голоса раскололась хоть чем-то человеческим. Это радовало — нащупать реагирующий участок чужой души… Уметь надо! Зимин разом ощутил себя в своей тарелке. Раздражение тут же исчезло. А сапоги почистить — две минуты.