Полный финиш
Шрифт:
— Я предлагаю… напасть. У нас есть оружие.
— Напасть? На людей Дубнова? Да их же полтора десятка человек!
— У нас тоже найдется чем ответить…
— Это неразумно, — сказал Дмитрий. — Надо использовать наш главный козырь. О котором, в принципе, они догадываются, но…
— Опять твой проект? — пробормотал Кальмар. — С меня уже хватит. Я, конечно, сентиментальностью не страдаю, но мне уже не по себе… ты просто не видел.
— Почему не видел? Видел. Я же проделывал опыты. И не на кроликах. На других зверьках.
— Каких других?
— Да есть такой… Зверек, —
И гримаса дьявольской жестокости перекосила лицо этого человека, еще три месяца назад бывшее молодым, красивым и одухотворенным.
Глава 10 Новые способности зверька
Самое занимательное во всей этой жуткой истории было то, что ночевала я там, где и предполагала остаться до убийства Рощина. То есть в его доме. Мне отвели комнату с видом на собственную гостиницу, в одном из номеров которой сейчас должен был…
Да, а что с Воронцовым?
…Насколько я могла понять, после разговора со мной он пошел вниз, в зал: там как раз начиналось самое интересное, типа танцев стриптизерок на столах и лазерного шоу. Если рассуждать логически, то его не захватили люди Дубнова. Они и Ковалева-то с Немякшиным показывали для психологического давления на меня, а будь у них Воронцов, они бы сразу мне его предъявили в роли побитого козырного туза.
Но он не может не знать, что произошло. И что я была рядом.
…Но все-таки не это главное. Главное — другое: кто же убил Рощина?
Конечно, дилетанту со стороны было бы ясно: убила я. Руки в крови, да и вообще кому еще, кроме как не мне?
Но Дубнов и менты, которым он меня не сдал, — не дилетанты и не люди со стороны. И для них, конечно, далеко не все так определенно. И вообще — странный убийца, который не уходит с места своего злодеяния, да еще перемазывается в крови, как мясник, только что забивший борова.
И еще эти провалы в памяти. Как тогда — в поезде. Как тогда…
Ах, чер-рт!!
Я приподнялась с коврика, на котором лежала, будучи прикована к батарее. Да! Как же я сразу не подумала… конечно, это бред, но в этой ситуации любой бред может оказаться правдой.
…Но хотелось бы, чтобы моя гипотеза так и закончила свой век — на сугубо гипотетическом уровне.
Данила Зверьков по прозвищу Зверек любил хорошо покушать. Еще бы — вся его стокилограммовая комплекция требовала побольше белков, жиров и углеводов. Да еще сдабриваемых хорошим темным пивом, которое Зверек всегда предпочитал светлому. Вот и сейчас, в два часа ночи, после жуткого наверчивания феерических событий и буйных страстей в «Жемчужном саду», он сидел и ужинал в кафе «Кобра».
Название не смущало Зверька: он назаказывал уйму мясного, фруктов, пива и теперь сидел и целе-устремленно поглощал все это.
Легкая фигура скользнула перед ним, Зверьков поднял голову и увидел, что за стол к нему садится миловидная девица с недвусмысленной улыбкой на губах.
— Не
— Мгм. Не.
— Кстати, меня зовут Наташа.
— Э… Данила. Пиво пьешь?
— Если предложите, — улыбнулась она и, неожиданно для Зверька, положила руку на его плотное колено.
— Э… ну, бля… ща.
Девица протянула к его колену вторую руку, и тут захмелевшему и сытому Зверькову почудилось, что его что-то кольнуло в ногу. Он вздрогнул и недоуменно вскинул на нее маленькие темные глазки:
— Ты че, бля?
— Ой… я, кажется, поцарапала вас ногтем, — смутилась Наташа. — Простите… Данила.
— Ну и когти отрастила…
— Я и говорю: извините.
— Да не… ниче. Можно на «ты» ваще-то, — снисходительно позволил Зверек и хотел было сказать, что можно и поближе познакомиться, как вдруг странное ощущение возникло у него в горле и выше, словно гортань и носоглотку свело спазмом. Словно ему засадили туда упругий распор, который медленно, но верно разрывал ткани шеи, ломал и выворачивал хрящи, окаменевал где-то под подбородком, в том месте, где расположен кадык… а потом выламывался, поднимая волны боли.
Зверек выпучил на Наташу глаза, а когда на губах ее зазмеилась предательская улыбка, прохрипел:
— Это что же за выкидоны… сука?
— А сейчас ты прикроешь табло и перестанешь ругаться, — прозвучал над его ухом мелодичный голос, и словно жаркой волной рвануло в Зверькове… Он вскинул глаза и увидел лицо и глаза человека, один вид которого внезапно вызвал у него унизительное, рабское, но жизненно необходимое и такое приятное желание подчиняться ему как хозяину.
— Это же так просто, — сказал хозяин и сел напротив Зверька. И у амбала перехватило дыхание, потому что перед ним оказались самые властные и выразительные глаза, какие он когда-либо видел…
Открывать наручники булавкой никогда не входило в число моих талантов. Но это вовсе не означало, что я не могла их открыть. Другое дело, что пальцы не слушались меня и, как тогда, в поезде, когда я пыталась открыть туалет, «плясали отчаянной чечеткой» — как то бесподобно сказано у Маяковского.
Впрочем, мне удалось вытянуть из волос одну особо хитро продуманную булавку, наиболее глубоко закопавшуюся (все прочие у меня отобрали по распоряжению предусмотрительного г-на Дубнова), и открыть наручники.
Я получила возможность передвигаться по комнате, но на этом мои достижения заканчивались: выбраться из этих четырех стен и уж тем более из дома возможным не представлялось. Два просторных окна были зарешечены и к тому же поставлены на сигнализацию, оплетающую весь дом. Дверь была заперта на такой замок, что открыть его без спецсредств было нереально. Ну что ж… хоть на диване теперь можно полежать.
Ожидать, что мои тюремщики захотят навестить меня в половине третьего ночи — это совсем уж маловероятно. В доме пятеро охранников, двое внизу, у парадного входа, режутся в шахматы (?!) и трахают какую-то девку, а остальные трое спят. Дубнов же сейчас в милиции — само собой, дает свидетельские показания, равно как и те трое, которые были с ним тогда…