Полный курс лекций по русской истории

Платонов Сергей Федорович

Народ ликовал, когда узнал о падении Бирона: думали, что с Бироном исчезнет и бироновщина. Но то, что называли этим именем, осталось: правительство по-прежнему осталось немецким, по-прежнему оно существовало для себя, а не для народа. "Много непорядков происходит", - отзывались о делах русские люди. В главе дел и двора стояли частью прежние лица: Остерман, уцелевший Левенвольд, частью новые фавориты-иностранцы фрейлина Менгден и ее жених саксонский посланник Линар, об отношениях которого к правительнице шла вполне основательно дурная молва. Не без претензий на влияние был и муж Анны Леопольдовны, принц Антон, генералиссимус русских войск. Из русских пользовались высоким положением кабинет-министры - канцлер князь Алексей Михайлович Черкасский и вице-канцлер гр. Михаил Гаврилович Головкин. Головкин умел даже влиять на правительницу, но не умел стать во главе дел. Сама Анна Леопольдовна была совершенно неспособна не только к управлению, но и к деятельности вообще. Детски близорукая и неразвитая, она была избалована, любила роскошь и тесный кружок веселых людей, желала жить для себя и подальше от дел. Не только к государственным делам,

но и к окружающим ее отношениям придворного круга она не могла присмотреться сознательно, не могла примирить бесчисленных ссор и распрей, происходивших между людьми, близкими к власти. При таких условиях правительство не могло быть сильным. Его слабость была заметна для всех, его свойства никого не привлекали. Явилась возможность скорого и легкого переворота.

Не только русские люди знали дурное положение дел в России, - его знали и им пользовались иностранные правительства. Традиционная дружба России и Австрии, от которой не решилась отступить и Анна Леопольдовна, привела Россию при Анне Леопольдовне к тому, что необходимо было подать Австрии вооруженную помощь. Но это шло против видов Франции, которая старалась удержать Россию от вмешательства в дела Австрии путем дипломатических интриг. С одной стороны, Франция возбуждала Швецию к войне с Россией для возвращения завоеваний Петра Великого, и Швеция считала эту войну возможной ввиду внутренних замешательств России. С другой стороны, Франция желала в самой России произвести государственный переворот и поставить на русском престоле лицо с более удобными для Франции взглядами, чем правительница Анна. Тот же самый маркиз Шетарди, который при Анне Иоанновне не надеялся на народное движение против немцев в России, теперь вместе с французским правительством твердо верил в возможность такого движения и сам пытался его организовать. Он желал видеть на русском престоле дочь Петра I Елизавету, с которой вошел в оживленные сношения, убеждая ее действовать для достижения престола.

В самом деле, если русскую корону носит малолетний внук царя Иоанна, сын немца, то отчего не вступить на престол дочери царя Петра, чисто русской женщине, любимой народом и единственной действительно русской представительнице царствующего дома? Елизавета была в стороне от престола, пока живы были виднейшие представители семьи Петра Великого, пока царствовала избранная народом Анна, но теперь за недостатком чисто русских потомков московских государей и при постылом господстве иноземщины Елизавета становилась желанной государыней в глазах русских людей. Шетарди удачно обратился к Елизавете, потому что переворот мог легко совершиться в ее именно пользу при общем к ней сочувствии. Трудности дела заключались не во внешних обстоятельствах, а в самой Елизавете.

Красавица собой, мягкого, общительного характера, Елизавета не была деятельным и энергичным человеком. Не лишенная способностей, но отличавшаяся ленью, она немного знала, хотя и говорила по-французски, по-немецки, даже по-шведски. Нужно заметить, что в дни ее молодости учили ее вообще небрежно; мы знаем, что у нее были учителя (преимущественно французы), но знаем, что они были непостоянно.

Любовь отца и матери скрасили годы детства и отрочества Елизаветы. У нее только было одно большое горе: она потеряла любимого жениха принца Карла Голштинского, умершего перед свадьбой. При Петре II 20-летняя Елизавета имела сильнейшее влияние на племянника. Но она не пользовалась своим влиянием, потому что по характеру и интересам была далека от придворных борьбы и интриг. Со смертью Петра II кончились светлые годы Елизаветы: императрица Анна боялась ее и поставила под строгий надзор. Дочь Петра Великого, чтобы остаться целой, должна была вести самый осторожный и скромный образ жизни. Ее удалили от всех придворных и политических дел, стеснили в средствах к жизни, наблюдали за каждым шагом, за каждым ее знакомством. Все выдающиеся немцы времен Анны (Миних, Остерман и др.) были ей враждебны, потому что видели в ней человека, способного стать (и не по своей воле) во главе народного движения против немцев. Но Бирон, как это ни странно, был расположен к Елизавете, довольный тем, что она с почтительностью относилась к нему и к императрице. Однако его личное расположение мало помогало Елизавете; ей оставалось замкнуться в тесной сфере своего частного хозяйства, в узком кружке близких к ней, состоящих при ее дворе, лиц. Юношеская резвость Елизаветы пропала. Отсутствие широкой деятельности не тяготило ее бездеятельную натуру: склонность к веселью удовлетворялась скромными увеселениями в близком кружке. В этом кружке Елизавета нашла крепкую сердечную привязанность в лице Алексея Григорьевича Разумовского, нашла преданных лиц в своих камер-юнкерах, братьях Шуваловых и Воронцове. Можно думать, что если бы Елизавету оставили в покое, она никогда не решилась бы выйти из узкой сферы своего быта, где главным ее горем было не потеря придворного значения, а недостаток денежных средств. Однако ее в покое не оставляли.

В регентство Бирона Елизавета могла ждать улучшения своего положения, и действительно ее содержание было увеличено; но Бирона свергли, и на его место стала женщина, боявшаяся всего потомства Петра Великого; для Анны Леопольдовны и ее сына были страшными соперниками и дочь Петра Елизавета, и внук его - Петр-Ульрих Голштинский, потому что они имели не менее прав на престол, чем император Иоанн Антонович. За дворцом Елизаветы начали следить внимательно; желая уничтожить ее планы на престол, думали отдать ее замуж; с Елизаветой вообще обращались так, что сами наводили ее на мысль о политических ее правах. О необходимости осуществить эти права и взять престол заговорил в то же время с Елизаветой и Шетарди через ее доктора француза Лестока, который имел на Елизавету некоторое влияние. Елизавета была далека от всякого политического риска. Несмотря на то, Лесток и сам Шетарди употребляли всю

свою ловкость, чтобы склонить ее на переворот. Но можно сказать, что их старания были бы напрасны, если бы Елизавета не видела себе поддержки среди русского общества, недовольного немецким правительством: и народ, и гвардия стали высказывать Елизавете свою обычную преданность все настойчивее и горячее. В гвардии шло сильное брожение в пользу Елизаветы, о котором она знала. Но ни Шетарди, ни Лесток, ни другие близкие к Елизавете люди не могли, конечно, руководить движением гвардии, потому что не имели к ней отношения. Не было таких лиц и в самой гвардии. Поэтому во главе движения должна была стать сама Елизавета, но этого-то и трудно было достигнуть Шетарди с ее характером. Между тем время шло; интрига Шетарди и гвардейское движение становилось все более известным правительству. Остерман предостерегал правительницу; от австрийского двора шли такие же предостережения; но Анна Леопольдовна ограничилась только тем, что наивно открыла Елизавете существующие подозрения. Это побудило Елизавету действовать решительнее, тем более что гвардия должна была выступить в поход против Швеции. Все близкие к Елизавете люди (Разумовский, Воронцов, Шувалов и Лесток), составив как бы придворный совет 24 ноября 1741 г., настояли на немедленном исполнении давно задуманного переворота. Елизавета решилась сама стать во главе преданных ей солдат, побуждаемая опалой правительницы.

В ночь с 24 на 25 ноября Елизавета приехала в казармы гренадерской роты Преображенского полка и с помощью ее произвела с чрезвычайной легкостью государственный переворот. Правительница со всей ее семьей была арестована в Зимнем дворце и перевезена во дворец Елизаветы. В своих домах были арестованы:

Остерман, Миних, Левенвольд, Головкин и другие близкие к правительнице люди.

Остальные немедленно явились поздравить новую императрицу, и в числе их сразу стал на виду только что вернувшийся из ссылки А. П. Бестужев-Рюмин.

Несмотря на морозную ночь, улицы Петербурга были полны ликующим народом. В новой императрице видели чисто русскую государыню и праздновали падение немецкого режима. Вскоре увидели доказательства этого падения. Все видные деятели бывших царствований, немцы, были отданы под суд. Остерман, переживший пять царствований и всех временщиков не только благополучно, но и с пользой для личной карьеры и влияния, теперь не увернулся от опалы и падения, как самый видный немец в правительстве. Елизавета не любила его, боялась более, чем кого-либо другого, потому что Остерман при всей своей ловкости не мог скрыть своего враждебного отношения к Елизавете. Вместе с Остерманом попали под следствие Миних, Левенвольд, Менгден и русский граф Головкин, близкий к бывшей правительнице.

Обвиненные в разнообразных государственных преступлениях, они все были приговорены к смерти, взведены на эшафот, но помилованы и сосланы в Сибирь.

Вместе с ссылкой главных иностранцев исчезли из администрации и второстепенные.

Ясно было, что императрица желает править Россией посредством русских людей. При дворе, в управлении, во внешних сношениях России выступали вперед чисто русские люди; все русское, что было поругано и унижено, получало свои права; на русских людей сыпались награды. Гренадерская рота Преображенского полка, произведшая переворот, была переименована в лейб-кампанию. Все ее чины были признаны потомственными дворянами и получили земли из конфискованных имений иностранцев.

Вся гвардия, с восторгом поддерживавшая преображенцев, была щедро награждена, "понеже (говоря словами Елизаветы) их службою... успех в восприятии престола получили".

Свержение иноземцев и ласка к русским людям обусловили собою прочность и популярность нового царствования, объявившего своим лозунгом верность традициям Петра Великого.

Так закончился темный период нашей истории XVIII в. Мы сказали, что причины частых переворотов после Петра Великого заключались в состоянии царской семьи и в особенностях той общественной среды, которая влияла на государственные дела.

Обозрение событий при дворе за 1725-1741 гг. достаточно показало нам, в каком состоянии была семья Петра Великого: мужское его потомство состояло из одного внука, умершего до совершеннолетия, дочери его родились до его церковного брака с Екатериной, и это первоначально было препятствием к достижению ими престола.

Племянницы Петра и одна из его дочерей (Анна) были замужем за немецкими владетельными принцами, и их дети были не русскими царевичами, а немецкими принцами. При таких условиях трудно было, конечно, согласиться относительно законного порядка престолонаследия и невозможно было избежать немецкого элемента при дворе. Неизбежны были замешательства при передаче престола от одного лица к другому, и они еще поддерживались законом о престолонаследии Петра, узаконившим личный произвол монарха вместо народного обычая. Но этот закон Петра, ставя при каждом царствовании трудный вопрос о преемнике престола, в то же время имел и хорошую сторону: он устранял возможность междоусобия претендентов на престол, санкционируя самую прихотливую передачу престола. Как бы то ни было, состояние царствующего дома делало престолонаследие случайным и открывало широкую дорогу для всякого рода посторонних влияний на порядок преемства престола. Посторонние влияния особенно процветали благодаря тому, что на престоле были или женщины, или малолетние государи, - условия, благоприятные для развития фаворитизма и личных влияний при дворе и государстве. Уже тотчас после смерти Петра видим фаворита Меншикова, затем Долгоруких, Бирона. За ними тянется длинный ряд заметных и незаметных, способных и неспособных личностей с одной задачей - добиться фавора или влияния на дела. Придворная жизнь полна интригами, столкновениями лиц и партий. Государство управляется "силою персон" вместо твердых убеждений, о чем так заботился Петр. Изучение придворной жизни многое объясняет в государственной жизни после Петра. Придворная среда получает большее значение, чем в нормальные эпохи истории.