Поломанные Константы
Шрифт:
– Я мутант. Меня вытащила из крематория девушка-врач и отправила сюда, – и Сашка разревелся.
– Ну-у! – Отец Георгий прижал пацана к себе.
Демид протянув Сашке кружку с водой, деловито сказал:
– Это была Даша. Тебе повезло, малец…
После того как Марина, на скорую руку пробежав глазами по энцефалограмме Ткачева, вынесла приговор, она поспешила домой.
Сегодня день был неудачным, Агей явно уплывал от нее, а Константин как-то странно вел себя, очевидно, он ей не верит. Мутантка сильна, очень сильна, приборы, видимо, подчиняются ей. Но Агея она не
Марина захохотала и, смеясь, зажгла свечи на изысканно накрытом столе. В дверь позвонили. Агей! Все-таки пришел! Марина села на стул, положив ногу на ногу и слегка распахнув китайский халат, гортанно произнесла:
– Агей, входи же!
Она слышала, как Агей вошел, прошел через прихожую и коридор в ее комнату. Марина небрежно повернула голову. Перед ней с перекосившимся лицом стоял Байкалов-старший, в руке он теребил знакомый клочок бумаги. Марине стало нехорошо.
Ян перед уходом домой зашел в свое отделение корректировки. Никого не было, да и кто останется после ночной до четырех утра! Ян остановился перед кабинетом Даши. Внутри горел свет, и Ян удивленно дернул ручку двери. Дверь была заперта. Литке встревожился и, напрягая силы, заставил замок бесшумно открыться. Даша, еще не снявшая медицинский халат, неслышно плакала.
– Даша? Ты что? – Ян не разобрался.
Даша подняла на Яна большие сиреневые глаза.
– Что с твоими глазами?
– Я же мутант, – всхлипнула Даша. – Линзы сняла.
Ян прикрыл дверь:
– А что случилось? По какому поводу траур?
– Агей считает, что я виновата в смерти брата. Я не могу сказать ему, что мальчик жив, Агей только рассмеется…
– Даша, все так серьезно? Тебе это важно? – спросил Ян.
Даша кивнула:
– У меня будет ребенок, Ян.
Литке широко раскрыл глаза.
– Агей знает?
– Нет.
– А твоя мать?
– Нет.
– Ну, знаешь ли, – Ян развел руками. – Сашка все равно вернется, а ты мало того что треплешь себе нервы, так еще и вредишь ребенку Не трагедия, Агей не принцесса на горошине, а здравомыслящий человек, к тому же будущий директор Центра, и наверняка понимает, что если бы даже Санька и погиб, то ты не виновата. С теми же претензиями можно обратиться к топору на плахе!
– Он ничему не верит и никому. Только себе, – сказала Даша.
– Прекрасно, – Ян разозлился на Агея. – У тебя три выходных дня впереди. Конец августа, а ты бледнее снега. Возьмешь мою машину и прокатишься к морю, а Агей пусть подумает.
Рута слушала, как Дил играл на органе. Это была странная, большая и серьезная музыка. Это был реквием эпохи, эпохи Дила. В его музыке перед Рутой промелькнули все беды, обрушившиеся на человечество от основания мира. И Рута поняла, что Сатана за органом, в потоке не его, божественной музыки, – это тайна, это плач Дила о чем-то утраченном, его воспоминания…
Но вот музыка стала мягче, нежнее.
И Руте показалось, что сейчас откроются невидимые двери и в зал вплывут нарядные коронованные пары. Рута улыбалась. Неожиданно, из ниоткуда музыка порождала многочисленные образы, светлые и легкие, которые, сделав пару
Повеяло средневековьем, былым величием, светлым и чистым. Маленькая княгиня слушала игру Дила и мечтала…
Дил, словно почувствовав настроение княгини, сменил мелодию. Обреченность, закат и гибель чего-то хрупкого, хрустального заставили Руту очнуться. Музыка говорила: «Подожди, подожди, не бросай так легко вишневые цветы! Их тут же унесет ветер, а за ним будет ураган, все исчезнет, ты останешься одна в мире коричневого и черного! В мире, где дальше по дороге – только смерть! Не бросай вишневые цветы!»
Рута опустила голову. Она давно рассыпала лепестки вишни…
И Дил обуздал музыку. Мелодия, как обреченная узница с поникшей головой в черном капюшоне, побрела на гильотину…
Рута беззвучно заплакала. Она не хотела, не хотела этого мрака. Она – представитель древней семьи, всегда отвечавшей за судьбы многих людей, хотела света и Бога! Да-да, именно Бога.
Дил прекратил играть и обернулся к Руте:
– Ну, Ваше Сиятельство, я не могу сказать «даст Бог», но сегодня я рассчитаюсь со всеми…
Дил сидел у себя в кабинете и ждал. Он замер, подобно статуе, вслушиваясь в поток текущих мимо столетий. В дверь постучали, Дил пошевелился.
– Войдите.
Вошел Алекс, а за ним немного угрюмый и настороженный Торин в летнем пиджаке, широком и белом. Дил жестом пригласил их сесть, сам встал.
– Я предоставляю вам возможность исправить ошибки…
Алекс не вздрогнул, а Торин замешкался.
– Да-да, первым совершил ошибку генерал Торин. Вы не уничтожили дочь Лесовских пятнадцать лет назад…
Торин побледнел, но Дил продолжал спокойно, без ярости, к которой привык генерал в среде СС при малейшей провинности.
– Теперь либо вы уничтожите весь приют вместе с любопытным директором, либо умрете сами. Я обещаю вам веселую смерть… Егор лично будет палачом.
Дил немного помолчал.
– Алексис, – продолжил он, – пятнадцать лет назад вы упустили мутанта и приставили к Главному Центру плохого психолога – мне известно, что она больше занималась своими личными делами, а не прямыми обязанностями, и в результате отпустила, как я понял, самого опасного мутанта на планете. Вы привезете мне и своего психолога, и мутанта – им должна быть девушка с сиреневыми глазами. И не забудьте замену. Найдите нового психолога для будущего директора и позаботьтесь о Центре. И еще, Алекс. Я милостив до определенной степени, но и у меня есть неломаемые тысячелетиями принципы. Вам дорога эта Олеся?
Алекс побледнел.
– Ты многое можешь сделать, чтобы она жила. Смерть ее мужа не в счет, мы все веселиться любим, – продолжал Дил. – Я полагаю, мутант, за которым ты поедешь, будет защищаться. Дашь себя еще раз обмануть этим ошибкам природы – Олеся погибнет. Я объясню: она мать того чудовища, за которым ты отправляешься на охоту.
Алекс вздрогнул.
– Твой ли это ребенок? – Дил откинул голову и захохотал. – Этого я никогда не скажу тебе, Алекс, любовь – плохой советчик. И более того, ты всегда будешь терзаться сомнениями насчет этого монстра, ребенка твоей женщины. Поэтому больше ты никогда не станешь искать встреч с Олесей Шовинской. Понял?! – взревел Дил.