Половина собаки
Шрифт:
— Смотли, Кялт, гномик!
— Не вли, гномиков не бывает, бывает только Дед Молоз!
— Кялт, а мосет, это Дюймовочка?
— Клыыт, смотли, она севелится! Лазве Дюймовочки севелятся?
— Конесно, севелятся, иначе они не могут вылечивать ласточек!
Я собирала липовый цвет в целлофановую сумку и сдерживала смех. Наверное, я казалась им снизу маленькой, словно гномик или Дюймовочка!
— Слусай, Клыыт, давай поймаем ее и плилучим! — сказала одна из малышек.
— А Дюймовочки не кусаются? — колебалась другая.
— Не кусаются, — сказала первая. — А то бы она и клота
Сумка еще не была полна, но мне хотелось посмотреть на маленьких укротительниц Дюймовочки вблизи, поэтому я полезла вниз.
— Смотли, она усе спускается.
— Куда мы ее денем?
— Полосим в мою сляпу.
— Нет, в калман моего фалтучка!
Пока малышки спорили, я спустилась на самую нижнюю ветку, спрыгнула оттуда на траву под деревом и оказалась прямо перед малышками.
— Здравствуйте! Вы кто такие?
— Здлавствуйте! — ответили они в один голос. — Мы — близнецы. А ты кто?
— Я сама по себе.
Малышки были в замешательстве. Все же одна из них спросила:
— Почему ты такая больсая? Дюймовочка делена быть маленькой.
— А я и не Дюймовочка. Меня зовут Тийна. Я живу там, за лесом.
— Мы сивем на берегу озела и на Ялвеотса теэ. Зимой сивем в Ялвеотса, а летом тут. И нам четыле годика, — объясняли близнецы по очереди. — Я — Клыыт, а она — Кялт. Мы ходим к логопеду.
— Кто это — логопед?
— Это такая тетя, котолая учит, что надо говолить не Кялт, а Кялт, — объяснила одна из малышек. — И еще она говолит, что Калл у Клалы уклал калалы.
Я сообразила, что девочки ходят к специальному врачу, который учит их выговаривать «р», и что зовут их Кярт и Крыыт.
— Кто из вас Кярт, а кто — Крыыт? — спросила я, испытывая даже неловкость, что умею выговаривать «р».
— Я — Кялт. Потому что у меня лодинка под ухом.
Действительно, у Кярт чуть ниже мочки уха было довольно большое родимое пятно. Без него девочки были бы до неузнаваемости одинаковы.
— Откуда ты сюда плисла? — спросила Кярт.
— Из Карилы. И меня зовут Тийна Киркаль.
— Из Калилы? — изумилась Крыыт. — Тийна Кирикаль! А Кирикаль это твое имя или фамилия?
— Киркаль — это фамилия. Скажи еще «Киркаль»! Кярт, скажи ты тоже.
Кярт пожала плечами.
— Киркаль, — произнесла Кярт, четко выговорив «р». — Но что это значит?
— Это значит, что мою маму, когда она еще была малюткой, нашли возле кирки.
— А что такое кир-ка?
— Ну это… такой большой дом с башней, на которой крест. Скажите еще: кирка!
— Кирка! — сказали двойняшки дружно.
— Теперь вы умеете произносить «р»! — обрадовалась я.
— Клыыт не умеет, я умею.
— Скажите: Крыыт и Кярт!
— Клыыт и Кялт! — повторили двойняшки, но теперь «л» звучал с небольшим рычащим оттенком.
Я задумалась, что бы такое еще попросить их сказать, чтобы они произнесли «р». Но вдруг раздалось из леса:
— Крыыт! Кярт! Вы где-е?
— Здесь! — заорали двойняшки.
Из леса вышла красивая женщина в длинном цветастом платье, как у принцессы. В руках у нее была большая корзина.
— Глянь-поглянь, вы нашли себе подругу! А где же ваши лукошки?
— Лукоски здесь, — сказала Кярт. — Гляди, мама, это Тийна.
— Здравствуй,
— Нет, я собираю липовый цвет.
— Мама, фамилия Тийны — Киркаль, ее наели возле кирки.
— Кярт! Что ты сказала? Кирка? — Женщина опустила корзину на землю и взяла дочерей за локти. — Ну-ка, скажи еще!
— Ки-ир-ки! Ки-ир-ки! — пропели Кярт и Крыыт.
— Господи! Тийна, это ты научила их выговаривать «р»? Подумать только, мы целый год ходили к логопеду, но девочки все равно говорили «эль» и «эль»! Да ты просто чудо!
— Они выговаривают «р» не во всех словах, но там, где «р» между двумя «и» или после «и», там у них прекрасно получается, — считала я. То, что меня назвали чудом, мне очень нравилось.
А мать двойняшек еще полчаса требовала от своих малышей, чтобы они произносили удивительные слова: ирис, тири-там, гири, лирик, нипитири… Крыыт и Кярт вошли в такой азарт, что иногда произносили больше «р», чем требовалось. Затем я помогла найти лукошки двойняшек — в каждом было по нескольку полузеленых ягодок — и, поддавшись их великим уговорам, пошла к ним в гости.
Перед домом, выкрашенным в желтый цвет, сидел под кленом низенький мужчина в плавках и шляпе, а перед ним стояла какая-то странная рама.
— Папа, папа, мы говолим эль! — крикнула Крыыт. — Тийна научила!
Выяснилось, что отец двойняшек — художник, а странная рама перед ним — мольберт. Дядя Эйвинд как раз закончил картину, изображавшую озеро Лауси. Глядя на картину издалека, казалось, что видишь действительно воду, волнующееся озеро, лишь поменьше настоящего, но, подойдя поближе, я увидела сплошные мазки краски — полоски и точки, некоторые из них были совсем красными или зелеными, но, сливаясь вместе, эти точки, линии, завитушки производили впечатление спокойного голубого озера.
— Живопись маслом и следует смотреть издали, — сказал дядя Эйвинд.
Затем он услыхал от жены великую новость про двойняшек, и снова началось киркание и ирисничание. И художник тоже всплеснул руками и принялся придумывать новые слова с «р»: мимикрия, Кирилл, Пирита…
— Марет, угости чудесную девочку хотя бы конфетой! — крикнул он.
В доме у художников все было совсем не так, как у нас. Тут все было как бы в беспорядке, но в то же время и в порядке. На одном столе лежали странные обломки сухих веток, стояла ваза со стеблями клубники и стопка тарелок, на другом столе стояла лишь ваза с ромашками, на третьем — большая миска, напоминавшая человеческие губы, а в ней было полно белых конфет. «Горошек», словно круглые зубы во рту. Здесь стоял старомодный буфет с зелеными стеклами в дверках и маленький телевизор из красной пластмассы. Кушетка, покрытая старинным покрывалом, на нем были вытканы маленькие лошадки и огромные ландыши. На лакированых дощатых стенах не было обоев, зато на них висело множество живописных картин. Они изображали озеро, цветы, Крыыт и Кярт, незнакомых старых людей и облака. Картины с облаками были самые красивые: на сером небе перистые облака, на голубом небе розовые облака, как пена. Но больше всего мне понравился закат солнца, который перекрывали слоеные облака — лиловые, розовые, красные, серые…