Половина собаки

Тунгал Леэло Феликсовна

Немножко чудно было пользоваться словами Мадиса, его же защищая, но надо же этого Тыниса как-то поставить на место! Что с того, что он в модных «варенках» и в рекламной рубашке, с Эйфелевой башней на груди, но ведь его отправили сюда в «ссылку»!

— Ладно, ладно! — огрызнулся Тынис устало. — Мадис прекрасный принц, а штаны его — художественная ценность и охраняются государством. Меня Мадис и не интересует. Меня интересует, как заполучить ключ от погреба. Если достанешь мне ключ, четверть клада будет твоя.

— Ишь какой делитель сокровищ нашелся!

Подумаешь, большое счастье — получить четверть ржавого ведерка или бидона!

— Ну ладно — получишь одну пятую! — пообещал Тынис.

— И по-твоему, одна пятая больше четверти, господин Умник?

Тынис ухватился за обе мои руки и сжал больно.

— Не принесешь ключ, получишь по шее!

Он был ненамного выше меня, но вцепился в мои руки так, что было очень больно. И хотя я никогда ни с кем не дралась, а глядя, бывало, на мальчишескую возню, думала, до чего же глупо они могут толкаться и препираться, но теперь, чтобы вырваться, попробовала сама подставить Тынису подножку. И… Ух ты! Он полетел кубарем на траву.

«Сейчас он поднимется, и тогда мне несдобровать!» — мелькнуло в голове. И, уперев руку в бок, я объявила:

— Между прочим, мой отец — директор школы! — Говоря это, я быстро глянула по сторонам — не дай бог, чтобы услыхал еще кто-нибудь. Передадут отцу, и тогда…

— Знаю, знаю, — пробормотал Тынис, стряхивая рукой землю со штанов. — А моя тетка — змея-завуч!

— Тали — твоя тетка? Честно?

— Ну да, к ней-то меня и прислали, — ответил Тынис хмуро. — Вроде того, чтобы привести меня в чувство. Иначе… мне бы светила спецшкола.

— Что ж ты натворил?

— Ах, да так… У меня просто мерзкий характер, иногда и самому противно думать, чего только я могу наговорить и наделать. Иногда с мальчишками отнимали у маленьких деньги. Да и с училками разговаривали не слишком вежливо. Ну и вообще…

Мне стало прямо-таки жаль Тыниса. Вспомнила, что отец частенько говорил: «Ни один индивидуум, а ребенок и подавно, не может быть столь испорчен до мозга кости, чтобы нельзя было сделать из него более-менее нормального человека. Конечно, перевоспитывать труднее, чем воспитывать, однако ничего невозможного нет».

— Но на гитаре ты играешь хорошо. Знаешь, в нашем классе мировецкие мальчишки, ты наверняка с ними поладишь. Ну и на классных вечерах можешь играть на гитаре. А то всегда только магнитофон или грампластинки, живая музыка — это все же совсем другое. Честное слово, когда ты играл там, в автобусе, Труута сказала, что теперь наконец-то в наши классные вечера удастся вдохнуть жизнь.

— Ах, это ведь так… самодеятельность. Тот дядечка, который меня учил, он и сам нот не знает, просто показал некоторые аккорды и… Он, между прочим, новый муж моей матери и пытается со мной быть своим парнем, но на деле никуда не годится… Отец нашел себе новую жену, а она меня терпеть не может, якобы я пачкаю ее ковер. Такая ведьма, что…

— Ну не беда, — попыталась я утешить его, но не знала, о чем сказать дальше. — Знаешь, например, у нашей

Тийны вообще отца нет, то есть, значит, вообще-то он где-то есть, был когда-то, но Тийна его никогда не видела. Только об этом не стоит никому даже и заикаться. Тийна однажды доверила мне это, и я дала честное слово, что никому больше не скажу. Ну, или возьмем хотя бы Мадиса — его родители хотя и вкалывают на работе, но отец-то — пьяница, поэтому у них дома иногда даже и хлеба нет. Так что дело не в том, есть ли у тебя родители и кто они, а в том — кто ты сам!

— Ах, чем мое положение лучше! — Тынис махнул рукой. — Не представляю себе, как я тут с теткой уживусь, она ведь такой сухарь и придира.

— Да, она ужасно точная и порядочная. Но это вовсе не значит, будто она человек скучный. Мама всегда говорит, что, слушая рассказы Линды Тали о путевых впечатлениях, забываешь и о еде.

— Быть не евши, конечно, плохо, но если лишаешься родного дома, делается не по себе. Ну, когда видишь, что каждый радуется, если ему удается отделаться от тебя.

— Знаешь что, — возникла у меня утешительная мысль, — я пойду и поищу этот ключ от погреба. Тогда ты, по крайней мере, убедишься, что, кроме шестидесятилетнего запаха молока, там ничего нет.

— Посмотреть-то можно. — Тынис пожал плечами. — Однако, если ты так уверена…

— Я-то уверена, но ты-то мне не веришь!

Я забежала в школу и заглянула через приоткрытую дверь в зал. Учителя, выдававшие учебники, разговаривали о школьных и домашних делах, очевидно, рабочий день шел к концу. Дверь отцовского кабинета была приоткрыта. Я постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.

4

— Привет, Пилле! — воскликнул отец, не отрывая взгляда от стопки бумаг. — Как дела?

— Хорошо, — ответила я и хотела уже было осторожно спросить разрешения показать Тынису погреб, но тут зазвонил телефон, и отец схватил трубку.

— Алло! Что? Междугородный? Большое спасибо!

Отец встал, повернулся ко мне спиной и, глядя в окно, принялся объяснять кому-то, что, если в течение двух-трех дней у него не будет каких-то бустилата и латекса, учебный год первого сентября начаться не сможет. Я ждала довольно долго, но спор отца с собеседником в телефонной трубке насчет бустилата все никак не кончался. Тогда я приподнялась на цыпочках и взяла с крючка увесистый железный ключ, к которому была прикреплена маленькая фанерная бирочка с буквами «М. П.».

«Потом, когда принесу ключ обратно, скажу отцу, что ходила показывать погреб Тынису», — подумала я и подалась прочь.

Тынис долго возился с висячим замком, пока дверь погреба не открылась со скрипом. Похоже было, что с тех пор, как мы с Олавом в первом классе пытались совершить экспедицию в погреб, никто сюда не заглядывал. Казалось, мы вступили в огромный холодильник, в котором царила темнота. На улице-то был теплый августовский день, но здесь даже намека на это не было.

«Бедные кроты и другие подземные жители, — пожалела я мысленно. — До чего же жалкую они влачат жизнь!»