Полтавское сражение. И грянул бой
Шрифт:
Не успели солдаты вынести из избы убитых и раненых, как к шинкарю подскочил сын, вернувшийся вместе со шведами.
— Десять злотых, — потребовал он, протягивая к отцу руку.
Тот, громко рассмеявшись, поднес к носу мальчика кукиш.
— А этого не хочешь?
— Но ты же обещал!
— Ну и дурак же ты, сыночек, — сквозь смех проговорил шинкарь. — Сколько раз учил тебя, что никому и никогда нельзя верить на слово. Вначале нужно получить деньги, а потом уже решать, делать или нет то, за что их дали. Запомни это навсегда.
Дав хнычущему отпрыску шлепка и отправив его на печку, шинкарь опустился на лавку,
Но вдруг казак на допросе признается, что отдал шинкарю грамоту, и ему придется держать ответ за то, что утаил ее от королевских солдат? Но казаки никогда не говорят врагам правду, а судя по виду ночного пришельца и его поведению, он не из тех, кого можно быстро сломить. Но даже если он заговорит прежде, чем шинкарь передаст грамоту полковнику Розену, всегда можно обвинить его во лжи или вместе со шведами обнаружить грамоту под печкой. Да и почему полковник должен больше верить не шинкарю, а какому-то казаку, желающему оклеветать и отомстить верному стороннику короля Карла за то, что тот выдал явившегося к нему ночью подозрительного человека? Нет, с этой стороны ему не грозит ничего.
Приняв решение, шинкарь на цыпочках подкрался к печке, спрятал под ней грамоту.
Левенгаупт выпрямился над столом, посмотрел на Розена.
— Я решил форсировать Днепр в районе городка Шклов, там уже побывала наша разведка. В настоящее время я приказал всем частям корпуса и обозу двигаться к Шклову. Однако все мои действия не будут стоить и ломаного гроша, если на противоположном берегу нас станут поджидать русские. Поэтому, полковник, слушайте приказ, за исполнение которого отвечаете головой: противник ни в коем случае не должен узнать, места нашей предстоящей переправы.
— Для выполнения этого приказа я вынужден обратиться к вам с несколькими просьбами.
— Слушаю вас.
— Местное население помогает русским лазутчикам. Чтобы пресечь это, необходимо жителей прилегающих к дороге деревень забирать с собой... забирать всех до единого. Только в этом случае можно сохранить тайну маршрута, которым движется корпус и обоз.
— Я не намерен кормить толпы лишних ртов, — сухо заметил Левенгаупт.
— Генерал, вы прекрасно знаете, как тяжелы здешние дороги, особенно в осеннюю распутицу. Наши солдаты трудятся наравне с лошадьми и волами, они уже наполовину превратились во вьючных животных. Так что можно использовать захваченных местных жителей вместо обессилевших лошадей. Этим они отработают еду, которую мы будем вынуждены им давать. А когда очутимся на той стороне Днепра и их языки станут для нас не опасными, мы отпустим уцелевших пленников по домам.
— Хорошо. В чем же нужна моя помощь?
— Прошу подчинить мне казаков полковника Тетери. Они хорошо знают здешние места и вместе с моими кирасирами смогли бы успешно бороться с вражескими лазутчиками.
— Я сделаю это. Что еще?
— В последнее время на стороне русских стали активно действовать казаки какого-то
— Говорите.
— Я прикажу надежно оцепить район предстоящей переправы у Шклова, зато открыто продолжу разведку местности и бродов у Орши и Копыси. Для убедительности даже брошу в те места часть нашей легкой кавалерии, которая в нужный момент быстро возвратится к нам. Но главное не в этом. У меня есть человек, которого я пошлю как верного России человека к Меншикову, и он сообщит ему, что видел начало нашей переправы у Орши. Я хочу ввести русских в заблуждение, отвлечь их внимание от Шклова и, если удастся, направить в противоположную от нас сторону. Для этого, генерал, я рискну просить вас лишиться на время приятного общества шляхтича Яблонского, к которому вы так привыкли.
— Яблонского? Но я каждый вечер играю с ним в шахматы!
— Он сообразителен, на редкость нагл и неплохо знает нравы русских, — невозмутимо продолжал Розен. — Мы предложим сыграть ему партию в более крупной игре.
— Вы получите и шляхтича, полковник, — с нотками недовольства в голосе ответил Левенгаупт. — Надеюсь, это все, что от меня требовалось?
— Да, генерал.
— Тогда у меня будет к вам два вопроса. Первый: что удалось узнать от захваченного в трактире вражеского лазутчика?
— Ничего — он попросту молчит. Однако я уверен, что он прибыл к кому-то из казаков полковника Тетери.
— Надеюсь, вы показали его сердюкам? Они могли бы опознать лазутчика и указать тех, к кому он явился.
— Я не сделал этого. Показав его казакам, я предупредил бы сообщников задержанного о его поимке. А это заставило бы их действовать более осмотрительно. Пусть лучше будут в неведении о его судьбе. Возможно, это послужит причиной совершения ими какой-нибудь ошибки. К тому же я не теряю надежды, что мои люди все-таки развяжут лазутчику язык.
— Будем надеяться. А каковы успехи прибывших от графа Пипера капитанов-перебежчиков? Тех, которые обещали захватить в плен царя и князя Меншикова?
— Они уже трижды выезжали на охоту, но... Казаки Голоты не только ведут разведку, но и прикрывают русские войска на марше. Отряд Саксе уже встречался с ними, и лишь самообладание капитана и знание им языка неприятеля спасли наших солдат от разоблачения и гибели. Если вы разрешите, генерал, я создам еще два-три подобных отряда-оборотня из сердюков полковника Тетери. Под видом казаков батьки Голоты им будет гораздо легче и безопасней осуществить задуманный господином министром план.
— Я подумаю над этим. Но не раньше чем мы очутимся на противоположном берегу Днепра. Сейчас же меня интересует только одно — беспрепятственный бросок корпуса через реку.
— Молись, сын мой, — громко проговорил священник, протягивая казаку распятие.
Тот поцеловал крест, стрельнул глазами в обе стороны пустынной деревенской улицы. Просунул голову под навес поповской телеги, глядя на образа, принялся креститься.
— Отче, шведы готовят переправу у Шклова, — торопливо заговорил он. — Оцепили целую версту леса у берега, никого из местных даже близко к нему не подпускают, начали свозить туда бревна и камни. Мыслю, что уже завтра генерал может приступить к переправе. А потому и нам нельзя медлить.