Полтора кролика (сборник)
Шрифт:
– Точной статистикой не располагаю, но имеются случаи. В прошлом году часто случалось.
– Ну, «часто случалось» это единицы все-таки, – встрял Глеб. – На тысячу укусов один опасный.
– Да, примерно так, – прикинул Инспектор Леса. – Один процент из пятидесяти.
– Странно вы как-то считаете, – сказал дизайнер Зайнер. – Вы хотите сказать, два процента из ста?
– Просто два процента, – сказал Даня.
– Из ста?
– Ясно, из ста.
– А он говорит, из пятидесяти.
Инспектор Леса не спорил. Он сказал примирительно:
– За каждым процентом
Дизайнер Зайнер и Даня переглянулись, Глеб почесал затылок.
– Правильно, – сказала Ксюша, – а есть ли в Первомайске санэпидемстанция… или не знаю что… лаборатория, куда бы можно было сдать клеща на анализ? Ну и самой показаться врачу?
– Зачем тебе Первомайск? – спросил Глеб. – Завтра понедельник. Подсохнет – и поедем в областную больницу. Сто километров каких-то. Потом вернемся.
– Завтра будет поздно, солнце мое. Необходимо сегодня, – сказала Ксюша. – Ходит ли сегодня автобус в Первомайск?
Инспектор Леса ответил загадочно:
– Полагаю, что есть. При больнице.
Все напряглись. Следовало догадаться, что это ответ на первый Ксюшин вопрос (о наличии санэпидемстанции в Первомайске); потом он сказал об автобусе:
– По расписанию – да.
– Вы знаете расписание? – спросила Ксюша.
– Конечно. – Инспектор Леса обратился к Дане и Глебу: – Три раза в сутки: утром в семь пятьдесят, днем в двенадцать тридцать и вечером…
– Извините, им не интересно. Пожалуйста, мне. Клещ укусил – только меня.
– Ну зачем же ты так, – сказал Глеб.
Глядя на Ксюшу, Инспектор Леса продолжил:
– … и вечером без десяти шесть. Если пойдете, остановка рядом с карьером, отсюда километра три с половиной. Хотя сегодня может и не быть дневного. Вы же знаете, какой день. В деревнях все по домам сидят. Ждут, когда привезут листы. И потом – телевизор… Программа… Но по расписанию – да.
Вновь подошла Таня (пока говорили, она отлучилась к машине за кремом против загара):
– А вы – уже?
– Мне не в чем каяться, – обратился Инспектор Леса ко всем присутствующим.
Усмехнувшись, Даня Глебу заметил:
– Что-то в этом есть диссидентское.
– Нонконформизм какой-то, – отозвался Глеб.
– Это как посмотреть, – сказала Таня, выдавливая из тюбика на ладонь.
Инспектор Леса сказал:
– В волости праздничный концерт днем, но у них свой автобус от администрации. В любом случае попутку всегда можно поймать.
– А вы сами пешком? – Ксюша спросила, не взяв у Тани протянутый тюбик.
– Я сам – да. На машинах сюда редко добираются. Счастливо отдохнуть. Ушел.
То есть это он так сказал о себе: «Ушел».
И действительно, Инспектор Леса – ушел.
Даня, Таня и дизайнер Зайнер долго еще обсуждали встречу с Инспектором Леса, его непрямолинейные высказывания, а также его гражданскую позицию в свете общественных настроений последнего времени.
Ксюша демонстративно пошла готовиться идти пешком, – демонстрация была замечена только Глебом, он поспешил за Ксюшей в палатку. Потому что идти пешком был не готов.
– Ну и что ты придумала? – спрашивал Глеб, сидя перед ней на корточках: Ксюша лежала на спине с поднятыми ногами и напяливала
– Где клещ? – спросила железным голосом Ксюша.
– В баночке.
– Где баночка с клещом?
– В кармане рюкзака. Сегодня в Первомайске ничего не работает! Завтра поедем на машине!
Она его, конечно, не слушала.
Вслед за Ксюшей Глеб вылез из палатки, «ну ладно» сказал. Пошел к друзьям договариваться, что купить. И относительно водки – сколько.
Когда миновали первое поле, Глеб догадался посмотреть на часы – было без пяти одиннадцать. Рано вышли, – за сорок минут до карьера дойдут и будут целый час ждать автобус.
Глеб знал цену Ксюшиной раздраженности. Собираясь куда-нибудь, они не могли не поссориться, но как только отправлялись в путь, немедленно забывали о разногласиях, как будто и не было ничего. В дороге, если и ссорились, то только во время остановок, не считая тех редких случаев, когда Ксюше дозволялось сесть за руль (тут она получала от Глеба по полной программе, смиренно терпя). Почему передвижение в пространстве, независимо от способа и цели передвижения, действовало на Ксюшу умиротворяюще, дисциплинирующе, а в плане психического здоровья даже целебно, Глеб объяснить не мог, но было бы глупо ему этим не пользоваться. Он знал, что Ксюша рано или поздно повеселеет. так вроде бы и получилось, когда колея, вдоль которой они, обходя лужи, шли полем по направлению к лесу, обнаружила приблизительное сходство с дорогой. Ксюша словно выдохнула – и таким замечательно отрезвляющим выдохом, какой только и ждут, когда говорят: «Выдохни!». А развлекла ее не какая-нибудь природная достопримечательность, но собственная забывчивость: она не узнавала пути, уже преодоленного ими прежде в другом направлении на машинах. «Неужели мы ехали здесь?» – сказала она, самокритично улыбаясь (вероятно, своей способности не замечать очевидного). Впрочем, сегодня ее веселости – это Глеб почувствовал сразу – оттенок обреченности все же будет присущ.
– Извини, я вспомнила, просто у меня двоюродный брат умер от энцефалита.
– Во-первых, почему «извини»? Во-вторых, как это «просто»? В-третьих, ты никогда не говорила этого.
– Или троюродный. Даже не знаю, как его зовут. Я еще на свет не появилась. Просто вспомнила, кто-то из родни умер от энцефалита ребенком.
– Прямо сейчас вспомнила?
– Ну да. А что такого?
Он не сказал, что думает. Умереть мог, но, если бы действительно умер, сразу бы вспомнила. Еще вчера.
– Что же, по-твоему, я придумываю?
– А зачем ты наплела про женщину, которая кричала в лесу?
– Ты ничему не веришь, – сказала Ксюша.
Веришь, не веришь. Какая разница, чему верит Глеб и чему он не верит? Да мало ли чему он не верит? Он, например, не верит в искренность тех, кто называет ее куколкой, потому что он знает, как им обоим завидуют. А притом что глаза у нее огромные и что искусственная блондинка, каждому, верит он, видно за версту, какая она непростая, нетривиальная, нестандартная.