Полторы минуты славы
Шрифт:
— Он народный артист, — напомнил Самоваров.
— У нас и ненародных таких полно! Скажем, Саша Рябов. Он классный парень, вице-чемпион по бодибилдингу. Но память у него неважная. А последние серии он вообще едва-едва вытянул. Склероз у него начался, что ли? Никто понять не мог, что такое с ним сделалось. Не такой, как обычно, — стоит дуб дубом. Марина говорит, авитаминоз. Но и он в конце концов с транспарантами выкарабкался. Чем вы хуже?
— Тем, что не хочу карабкаться. Наймите лучше настоящего артиста.
— Настоящего нельзя! —
— Что? — встрепенулся вдруг Самоваров. — Что ты сказал? Настоящих бандосов?
— Ну да.
— А ты в милиции про это говорил? Кто-нибудь из вас сообщил это Станиславу Ивановичу?
Тошик удивленно захлопал бархатными ресницами.
— Да вроде нет... А зачем?
— Карасевич-то у вас пропал, так? Если он хотел связаться с настоящим криминалом...
— Понял! Думаете, бандосы его и прибили? И где-то закопали? Ну, это вряд ли!
— Почему ты так уверен?
Тошик махнул рукой:
— Так не бывает. Криминальные разборки у нас по плану аж в декабре! Станет Федя, то есть Федор Витальевич, раньше времени грузиться. За целых полгода! Не такой он человек. Он и про завтра думать не хочет. Вот Марина, та накануне бумажки всякие с рекламодателями готовит. Ну а Федя прямо на площадке творит. Кстати, Марина-то и сожрет меня из-за вас. Не бандосы, а вы планируетесь на съемку девятнадцатого числа.
— Я уже сказал вашему сценаристу, что сниматься не буду, — уперся Самоваров.
Тошик очень удивился:
— Кайку? Серьезно? А он говорит, что вы согласны, только гонорар несусветный заломили.
— Врет он, — без всякой деликатности отрезал Самоваров. — У вас когда съемки начинаются? Девятнадцатого, говоришь?
— На натуре — да. А в павильоне семнадцатого...
— Выкиньте все вы меня из головы, ничего со мной не получится. И ты, парень, не ходи больше меня уговаривать. У меня работы полно, время дорого. Понял?
Тошик, несмотря на такой резкий отказ, ничуть не обиделся. Он еще с полчаса посидел, разглядывая и трогая разные самоваровские штуковины. Кое-что он даже из любопытства лизнул.
Когда он ушел, Самоваров с удовольствием посидел немного в полной тишине. Но его уединение длилось недолго. Скоро послышался деликатный стук, в дверь протиснулась Вера Герасимовна и заулыбалась так, что Самоваров сразу заподозрил неладное.
— Коля, к тебе снова пришли, — объявила она сладким шепотом.
Ее голубые глаза и тусклые камушки неизменной броши ехидно поблескивали. Самоваров застонал. Неужели снова нагрянула Тошикова мамочка? Это семейство его сегодня доконает!
Так и есть: Вера Герасимовна распахнула
Еще больше удивился Самоваров, когда вслед за Нелли Ивановной появилась высокая девушка с этюдником. Кто она такая, нечего было и гадать: черные кудри, вишневые глаза, кукольная нежность лица и прочие фамильные черты кричали о том, что это сестра Тошика. А также и будущая стоматологичка и возлюбленная телезвезды Рябова. Кажется, ее тоже Сашей зовут?
— Мы с Сашей были на этюдах и решили заглянуть к вам, — сообщила Нелли Ивановна и стала озираться, куда бы пристроить свои сумки.
Вера Герасимовна понимающе улыбнулась. Она попятилась к выходу, мерцая брошкой, выскользнула в коридор и осторожно закрыла за собой дверь. По всему было видно: она решила, что у Самоварова с брюнеткой роман.
— Мы случайно оказались рядом, — продолжила Нелли Ивановна, ловко рассупонивая одну из футбольных сумок. — Вот и сочли своим долгом поблагодарить вас... Кушайте!
Первой выглянула на свет знакомая бутылка армянского коньяка из фонда спивающихся стоматологов. Затем звякнули тарелки, зашуршала бумага. Через пару минут на самоваровском столе уже густо толпились стеклянные банки с каким-то ярким ягодным содержимым. Горой громоздилось коричное печенье. Рядом высились два огромных пирога. Один из них, явно с черемухой, был покрыт облачной шапкой взбитой сметаны.
— Все это свежее, домашнее, — заверила Нелли Ивановна.
Коньяк она, очевидно, тоже считала домашним припасом.
Самоваров нахмурил брови:
— Что это такое?
Он сам тут же понял, что задал глупый вопрос, и поправился:
— Зачем это все?
— Вы столько сделали для Тошика! — проговорила Нелли Ивановна взволнованно. — Вам даже трудно себе представить, как мы благодарны.
— Я ничего не делал!
— Как ничего? После нашей предыдущей встречи мальчика оставили в покое. Моментально! Ни слова больше о тех диких подозрениях, которые... Я же понимаю: чудес не бывает!
И она улыбнулась Самоварову так, как улыбаются солнцу.
Он покраснел:
— Я тут ни при чем. Вы все преувеличиваете.
— Ничуть! Вы должны знать, чего стоит покой матери... Это все домашнее, свежее, от чистого сердца! Кушайте! Мы просто шли мимо. Были на этюдах — здесь неподалеку, на берегу Нети. Саша, покажи этюды!
Саша послушно открыла этюдник и извлекла из него две небольшие картонки. Они вкусно пахли свежей масляной краской. Но этим и исчерпывались их достоинства. Любящие мать и сестра намазали для Тошика две картинки с невразумительными кустами, похожими на подушки, и яично-желтой, очень кривой часовней. Даже для стоматологов это была неважная живопись. А уж для студента художественного института и подавно!