Полторы минуты славы
Шрифт:
Самоваров упорствовал:
— Своих вещей на рабочем месте я не держу.
— А что, это тоже принадлежит музею?
Катерина кивнула на вешалку, где чинно разместились рабочие халаты Самоварова и его же старая кожаная куртка.
— Нет, конечно. Это мое. Но только это!
— Тогда я беру куртку.
Она сдернула куртку с колышка и ловко набросила на себя. Сразу стало заметно, что наименее затертые фрагменты своего одеяния Самоваров уже использовал для каких-то благих целей. Поэтому на их месте зияли аккуратные дыры.
— Итак, это мое? — с вызовом спросила Катерина.
В ее глазах цвета тины вдруг возгорелся странный
— Нет, мое, — ответил Самоваров как можно невозмутимее. — Эта куртка мне еще понадобится.
— А вы не так просты, как кажетесь!
Кто-то из телевизионщиков уже говорил ему на днях то же самое. С чего они взяли, что он простак? Совсем, бедняги, не разбираются в людях. Потому и сериал у них дрянной.
Самоваров поднял сброшенную Катериной куртку и бережно вернул на прежнее место. Когда он обернулся, то увидел, что Катерина мирно сидит на диване и раскуривает сигарету. Однако ее раздражение еще не вполне улеглось.
— Какая у вас пепельница пошлая, — презрительно заметила она. — Коллекционер, а что за вкус! Такие штуки только в дешевых кафешках водятся.
— Пепельница оттуда и есть. Видите, сбоку надпись «Холодок»? Это кафе-мороженое на проспекте Серафимовича, — не стал скрывать Самоваров.
— Что, сперли, не побрезговали?
— Да. Только не я, к сожалению.
Катерина рассмеялась и перестала сердиться. Она посмотрела в окно.
— Смотрите, как потемнело! Будет классическая гроза в начале мая — если считать по старому стилю, — сказала она. — Простите за то, что я тут ерунды наболтала. Не нужна мне ваша куртка. Нервишки шалят! Этот Ибсен меня доконает — во вторник премьера. Жизнь идет, а Феди нет. Найдите мне Федю! Или то, что от него осталось. Тогда прошлое станет прошлым, а для меня наконец начнется весна. Для всех она уже кончается, а я все никак ее не дождусь. Спасите меня!
— Вы хотите поскорее забыть прошлое?
— Ну нет, это мелодрама! Я просто хочу, чтобы у нас с Федей все не забыто было, а завершено. Понимаете? Завершено насовсем. Он меня слишком за эти годы вымотал и сожрал слишком много моих сил.
— Может, проще было развестись? — заметил Самоваров.
— Не проще! Совсем нельзя развестись! Надо было с ним расплатиться за то, что я его сломала.
— Вы?
Самоваров очень удивился. По рассказам многочисленных современников, друзей и знакомых режиссера, Федя нисколько не походил на сломленного. Между тем Катерина спокойно заявила:
— Да, я его сломала. Еще в институте. Сами посудите: две звезды курса, он и я. У нас не то что любовь, а страсть, да такая, что прямо сожрали бы друг друга. Недолго, но это было! Мы сблизились, и это его убило. Он ведь страшно талантливый мальчик был — бешено заразительный, неистощимый, бурный. Таких я не встречала больше. Но он был актер. Возможно, гениальный — вы не находите, что это слово противно? Только другого не подберу. Гениальный! Но актер, не более. А я была на режиссерском. Я придумывала, конструировала миры, в которых он мог быть только частью моего творения. Понимаете? Как он ни играл, он все равно был только частью меня. А он меньше, ниже, чем я, быть не хотел. Зависимым быть не желал. Вот он и ушел в режиссуру. И оказался неплохим, удачливым режиссером. Вот так.
— Что же здесь плохого? — не понял Самоваров.
— Все плохо! — ответила Катерина. — Если б Федя остался актером, то был бы незаменим и неподражаем. А как режиссер он сам, наоборот, подражает. Многим
Катерина помолчала, жестоко сощурилась:
— Не состоялся Федя, вот в чем дело. Уже много лет он просто харизматичный шарлатан. Всего-навсего! Я его сломала и за это терпела его дурацкий нрав. Ведь Федя — просто безмозглый оболтус, если честно. Прожектер. Болтун. Очаровательный гуляка. Неплохой делец. Расточитель чужого добра. Пускатель пыли в глаза. Обманщик всех и вся, включая самого себя. Наивный и нахальный ребенок. Плагиатор. Я тут могу еще два часа сидеть и рассказывать, каким Федя был. Все, кто его знал, еще и от себя добавят. Но только одна я знаю, каким он могбы быть.
— И каким же?
Вдруг Самоварову стало интересно, что было бы, если бы Федя Катерину не встретил и прожил другую жизнь. Катерина в ответ только махнула рукой, блеснула яшмой:
— Каким бы он стал? Конкретно сказать трудно. Ведь в актерской профессии многое зависит от везения. Бывает роль, для которой актер рожден, всю жизнь играет другой, а сам он преодолевает и тащит чужую. Вот так и Федя... Знаете, он отлично на третьем курсе играл Сирано. Он был тогда настолько худющий, взрывной и странный, что даже накладного носа не требовалось! Его один московский режиссер сразу стал звать в Нижегородскую драму, где сам ставил Стриндберга. Но главное случилось в дипломном спектакле. Федя так сыграл Ив'aнова...
Самоваров вздрогнул и замер. Что-то подобное он слышал совсем недавно...
— Ив'aнова, говорите вы? — пробормотал он. — Точно Ив'aнова? Не Иван'oва?
Катерина разочарованно подняла брови:
— Какой еще Иван'oв? «Ив'aнов» — это же пьеса Чехова! Федя так свежо, так парадоксально играл... Да что это с вами?
— Да-да-да... Точно, Чехов!
Катерина отшатнулась: Самоваров посмотрел на нее в упор совершенно бессмысленными глазами. За Катерининой спиной, за высокими окнами генерал-губернаторского дворца, больше не сиял белый беспощадный день. Там было черно. Длинная зеленая молния излилась сверху вниз и ткнулась в горячую землю. Тут же в небесах загремело. Оконные стекла звякнули вразнобой.
— А как звали жену Ив'aнова, не помните? Аня или Сара? — вдруг спросил Самоваров, и Катерина окончательно убедилась, что реставратор мебели спятил. Может, у него на ненастную погоду бывают затмения? Ей говорили, что Самоваров инвалид. Но она была уверена, что у него что-то с ногой!
— Когда-то жена Ив'aнова была Сарой Абрамсон, — осторожно ответила она. — А потом ее стали звать Анной Петровной — она приняла православие. Вам нехорошо?
— Да-да-да! Верно! Верно! Я не Иван'oв, а Ив'aнов! Я не Дефорж, я Дубровский...
Глава 12
Саша Рябов. ДРУЖБА, ЛЮБОВЬ, СМЕРТЬ
Только этого не хватало! Еще минут пять назад солнце на перроне пекло спину, как утюгом. Но из-за вокзала медленно выдвинулась туча. Она была чернее сажи и не сулила ничего хорошего. И по радио грозу обещали! Между тем должен был вот-вот подойти поезд Москва—Новокузнецк. Он отстоит положенные двадцать минут и тронется дальше, на восток. Если за это время не разразится дождь, можно будет сказать, что крупно повезло.