Полуденные сны
Шрифт:
– Да разве не всегда такой? В понедельник такой был, погоди-ка, когда еще? В пятницу...
– Особенно когда Кобышу в пасть добровольно лезешь...
– Да, Кобыш ?лужик серьезный, с характером, да, Таня, си прагматик, но он умеет почувствовать направление, а это немало. Пойми, он на месте в лаборатории.
– Я знаю одно, в ключевых позициях ни с кем нельзя делиться, тем более с Кобышем, он же не человек, он танк, я его боюсь.
– Татьяна Романовна, не принимая примиряющей улыбки Васи, отчужденно переставляла пузырьки у изголовья.
–
– Как можно быть таким травоядным! Кобыш-акула, он проглотит тебя вместе с лабораторией и не облизнется, - Татьяна Романовна нервно поправила узел шейной косынки.
– Почему я одна должна все предвидеть? Кто я такая? Мне скоро самой уже не будет места в лаборатории.
Кобыш выживет. Да, да, да, кто я такая, чтобы меня спрашивать, принимать меня во внимание?
Смотревший на нее с легкой полуулыбкой Вася от ее последних слов откинулся головой на подушку, и лицо его затвердело.
– Ты опять усложняешь...
– А ты упрощаешь, упрощаешь, упрощаешь, - раздельно, утяжеляя каждое слово, ответила Татьяна Романовна, солнце было уже высоко и густо заливало комнату, Татьяна Романовна совсем задернула штору.
– Нечему удивляться. Ты умный человек и понимаешь все. Меня не может не тревожить наше положение. Если бы ты понял, Вася! Нельзя всю жизнь только работать. Надо когда-то заставить себя остановиться и оценить уже сделанное.
– Что, что я должен оценить, Таня?
– ровно, как о чем-то безразличном для себя, спросил Вася.
– Ты хочешь, чтобы я высказала тебе все до последней запятой?
– Мы только так до сих пор и жили, - сказал Вася.
– Мы...
– Нет, не так, - резко оборвала его Татьяна Романовна.
– Вокруг тебя уже сложилась зона отчуждения... Талант, одаренность, исключительность! Не тревожить, не беспокоить... Ах, ах! Только бы не помешать процессу! И я первая подпала под эту магию твоей исключительности...
– Таня, - тихо позвала Семеновна, чувствуя надвигающуюся бурю, одну из тех, которые время от времени ч раньше потрясали старый дом у озера, но Татьяна Романовна не услышала или не захотела услышать.
– Ты жалеешь?
– Не делай удивленных глаз, - сказала Татьяна Романовна, напряженно шагая взад и вперед перед его кроватью на жестких каблуках и тем самым подчеркирая свою готовность к дальнейшему нападению.
– Больше всего мне нравится, когда ты удивляешься вещам очевидным будто только что родился на свет божий.
– Ты жалеешь?
– так же ровно, безразлично повторил Вася.
– Не жалею! Как можно жалеть о том, что родился с серыми глазами, а не с васильковыми, хотя васильковые может быть, и в тысячу раз лучше.
– Не в тысячу, а в девятьсот двадцать семь!
– Вася, Вася, тебе все шуточки, ты опять уходишь от главных вопросов, а их нужно решать. Ни юг, ни горы ничего не изменят в тебе самом, и твоя амбиция - ширма за нее ты и прячешься. Главное в тебе самом - стоит только протянуть руку...
– Неужели только протянуть?
– Тебе
сказала Татьяна Романовна.
– Что ты юродствуешь? Сколько раз мы говорили с тобой об этом! Я и сейчас утверждаю тебе нужно переключиться, дать отдохнуть голове...
– Все не так просто, Танюш, ты не хуже меня знаешь, сколько порогов надо обить, чтобы получить лабораторию, лоб до синяков намозолить в поклонах...
– Раз нужно, значит, нужно, не ты один, - стояла на своем Татьяна Романовна.
– У тебя - сбой, кризис, истощение-переключись! Вот единственно разумный выход. Совсем выключаться из процесса страшно, да и неразумно!
На твоих работах уже существует направление в институте, давай-давай складывай теперь уже следующее подиожье, а другие будут возвышаться. Вася, тебе надо взять то, что уже тебе принадлежит по праву.
– Таня, ты действительно считаешь, что я неспособен двигаться дальше? Татьяна Романовна резко повернулась на каблуках.
– Да не стучи ты каблуками, неужели у тебя нет мягкой обуви?
– Прости, - повернулась к нему Татьяна Романовна, с облегчением сбрасывая с ног туфли, ее маленькие розовые ступни казались странно голыми на некрашеном деревянном полу.
– Я уверена, Вася, что, если и дальше так себя расходовать, скоро не останется ничего. Ты выдохнешься.
Я ведь тоже, Вася, вот-вот уп-аду от твоей гонки, ты только этого не замечаешь. Нужна передышка. Возьми лабораторию, ведь неизвестно, кто придет на место Морозова. Морозов тебя ценил, Морозов с тобой считался, давал тебе делать, что ты хочешь. Если ты займешь его место, это будет только справедливо. И ты отдохнешь, мозг отдохнет, и твой, и мой, и делу польза, поможешь молодым, своим же ребятам.
– Таня, только не надо спекулировать выгодой ребят, ладно? Совсем уж нечестно!
– А перекладывать все практические решения на плечи других, на мои например, честно?
– Ты знала, за кого шла замуж, я тебя не неволил.
– Преступно так безалаберно относиться к плодам своего труда. Ты за все платишь серым веществом, а решение практических вопросов перекладываешь на плечи кобышей и полуяновых, то есть даришь им плоды наших совместных усилий. Чудовищно, преступно по отношению к самому себе, к уже сделанному, к своему же таланту! Талант-это не бездонный сосуд, он тоже имеет определенную емкость.
– Все так, Танюш, но если я не создан для руководства, для хождения по инстанциям, если из меня не получится мало-мальски приличный руководитель?
– Ты не можешь этого знать, - Татьяна Романовна опять непримиримо хрустнула сплетенными пальцами рук.
– Ты никогда не пробовал этим заниматься. Ты привык вечно тесать гигантские блоки, тогда как Кобышу для достижения того же уровня достаточно нажать кнопку на селекторе.
– Так-таки и кнопку?
– Ну, две!
– Таня, ну скажи, чего тебе в жизни не хватает? Академического пайка? Чем ты уж так не удовлетворена?