Полуденный мир
Шрифт:
Принцесса не питала особой приязни ни к Толеро, ни к другим членам команды «Нортона», погибшим в пасти глега или утонувшим из-за него и по милости Черного Мага, но в этом случае её чувства особой роли не играли. Война имеет свои законы, по крайней мере до сих пор имела, и если никому, кроме разве что диких скарусов, не придет в голову использовать, например, в бою отравленные стрелы, хотя секрет изготовления ядов ведом многим, то насколько же омерзительнее натравливать на противника глетов — исконных врагов всех людей? Из уст в уста, от поколения к поколению передавались легенды и рассказы о героях, очищавших землю от чудищ, неимоверно расплодившихся после Большой Беды. Борьба с ними издавна ставилась выше племенной розни, ибо спор о том, кто будет хозяином на земле — Зверь или Человек, — был решен в пользу
— Лагашир понадобится нам, когда мы окажемся в виду Глеговой отмели. Если он сумел призвать Барвача на помощь, то, верно, сможет и отпугнуть от судна одного-двух чудовищ. Гиль и Мисаурэнь владеют кое-какими колдовскими навыками, и, ежели Магистр поддержит их, наши шансы проскочить Глегову отмель повысятся. Мы попробуем соорудить остроги, используем баллисту, но самое действенное оружие против глетов — это вторжение в их сознание, — сказал Эмрик.
— Погодите! — Батигар осторожно сняла с плеча певу-яа. — Я что-то не возьму в толк, зачем эти приготовления, если «Посланцем небес» все равно невозможно управлять? Ведь, даже миновав Глегову отмель, мы будем так далеко от ближайшего берега…
— О нет! — оживилась Лив. — Судно это после небольшого ремонта станет вполне пригодно к плаванию, особенно если учесть, что в сезон штормов в этой части моря дуют преимущественно западные ветры. Если у нас появит-я время и пластырь выдержит, а подведен он добротно, я и намучились с ним сверх меры, мы отчерпаем воду, основательно заделаем пробоину изнутри, поставим надежные распоры и уж как-нибудь доковыляем до земли. В Бай-Балан, вероятно, сразу не попадем, но в нашем положении любая суша желанна. Только бы протока в Глеговой отмели не оказалась сказкой пьяного морехода…
— Да, если бы ещё наши ведьма, колдун и Маг сподобились удержать глегов на почтительном расстоянии от судна… — без особой надежды пробормотал Эмрик.
Глаза Лагашира были закрыты, но он слышал, как Чаг тихонько постукивает оловянными кружками, готовя целебные настои. Они были одни в крохотной каюте капитана, никто из раненых не пожелал находиться рядом с Магом, никто не захотел воспользоваться составленными по его указке снадобьями, хотя невежество корабельного лекаря было общеизвестно. Откуда матросу понимать толк в целительстве: кой-чего увидел, кой-чего услышал, прикупил корешков и травяных смесей на базаре, да сам позабыл, как их правильно применять.
Лагашир криво усмехнулся: вот что значит привычка и суеверие — они не боятся умереть от диковинных зелий своего товарища и не желают принимать помощь от Мага, в чьем могуществе убедились собственными глазами. Он спас их от преследователей, а они обвиняют его в извращенности ума и жестокости, забыв, что, если бы не вызванный им глег, большая часть команды была бы перебита в абордажном бою, а остальные взяты в плен. Глупость и неблагодарность свойственны людям, но все должно иметь какие-то пределы!
Мысль о пределах была неприятна Лагаширу, она напоминала ему о том, что и сам он переступил некую черту. Не тем, что вызвал глега — к этому его принудили обстоятельства, — но тем, что не смог удержать дистанцию между своим, человеческим, сознанием и сознанием призванной им твари. Лагашир чуть приоткрыл глаза и вновь увидел на лице Чаг ещё прежде поразившее его выражение страха и отчужденности. Она боялась его так же, как и матросы, но, в отличие от них, у неё были на то веские причины. Она поняла, почувствовала каким-то образом, что его с глегом сознания переплелись столь тесно совсем не случайно. Не потому, что он вдруг утратил над собой контроль — этого не позволила бы ему выучка, звание Магистра не дается кому попало, — а потому, что он хотел стать разрушителем, хотел убивать, хотел стать полновластным вершителем людских судеб…
Давно уже Лагашир не испытывал столь сильного душевного разлада и, чтобы как-то совладать с ним, принялся, отбросив эмоции, анализировать свои действия и чувства. Ему не было дела до того, что думает о нем команда «Посланца небес». Он мог не обращать внимание на испуг и отчужденность простодушной девчонки, носившей по прихоти судьбы титул принцессы, но лукавить перед самим собой не было смысла — при столкновении с сознанием глега в душе его разверзлась бездна, о существовании которой Лагашир и не подозревал.
Жажда
Спор этот всегда представлялся Лагаширу схоластическим, поскольку за внешней атрибутикой скрывалась, на его взгляд, примитивная борьба за власть. Знания были рычагом, средством её приобретения, а цвет одежд, равно как и рассуждения о Свете и Тьме, истинной и ложной природе тех или иных знаний, лишь поводом и предлогом для стравли-вания Белых и Черных служителей, находившихся в самом низу иерархических пирамид империй, одна из которых навала себя некогда Братством, а другая — Магистратом. Дела Белых Братьев в последние годы шли успешно-быть может, поэтому-то капитан биремы и не лез из кожи вон, чтобы заполучить кристалл Калиместиара: кто знает какие тайны хранит в себе сокровищница Маронды? Его целью было не дать Черному Магистрату завладеть знаниями древних, и, следовательно, ради сохранения этих знаний Маг должен был призвать глега. Но если он, Лагашир усматривает в знаниях только ступень к обретению власти понятным становится и его желание слить свое сознание с разумом глега — тот в момент нападения на бирему обладал безмерной, безраздельной властью над всеми находящимися поблизости. Магистр содрогнулся, вспоминая крики тонущих, их судороги, предсмертные хрипы, вкус крови на клыках глега… Это безусловно была власть — в самом чистом, самом зверском её воплощении. Право сильного беспрепятственно убить того или этого, всякого или всех, кто попадется на глаза…
Ситуация эта, однако, таила подвох, о котором знали и предупреждали составители «Черного свода». И заключался он в том, что власть, которую он приобрел, объединив сознания человека и зверя, была только разрушительной. Глупцы и наймиты Белого Братства утверждают, что Черные Маги поклоняются злу. «Тьма — это смерть! Темные одежды — одежды траура! Тьма олицетворяет зло!» — нашептывают или орут они, сообразуясь со своим темпераментом в уши простаков, но любой нормальный человек согласится, что поклонение злу предполагает соответствующий образ действий. Ставить же целью своей жизни причинение окружающим зла — задача, во-первых, неблагодарная, как аукнется, так и откликнется, а во-вторых, может устроить лишь заведомо ущербных, имеющих высокое мнение о других и низкое о себе, — глег не будет вредить трупоедке, он её попросту не заметит. Кстати, некоторые племена считают альбиносов вестниками или посланцами смерти и традиционным траурным цветом одежд у них является белый. И наконец, в-третьих, о чем удосуживаются задумываться далеко не все те, кто умеет думать: добро и зло — понятия не только субъективные: для одного это хорошо, для другого плохо, но и преходящие — то, что вчера было хорошо, сегодня зачастую оказывается никуда не годным и, следовательно, плохим. Между тем существует оселок, способный дать верное представление о сущности ие — лого ряда явлений. Созидание—Разрушение — противоположные и взаимодополняющие понятия, употребляемые в одинаковом значении Черными Магами и Белыми Братьями во многом определяют учение о Тьме Всеобъемлющей, в котором краеугольным камнем является система постулатов о Тьме Созидающей. Первые же положения в ней гласят' во вселенской тьме был создан этот мир, из тьмы небытия возник он, во тьму и уйдет, когда настанет урочный миг. В ночной тьме зачинается жизнь, во тьме утробной крепнет она и обретает достойные формы, прежде чем предстать перед зрячими. Во тьме…