Полудочка
Шрифт:
– Ксенька, Ксенька, – обреченно сказал он. – Зачем я тебе нужен? Я старше тебя на тридцать лет.
– Прямо так и ровно на тридцать? – девчонка усмехнулась. – А не на двадцать девять или тридцать два? Вы ведь, дядя Слава еще в субботу не помнили сколько реально мне сейчас?
– Если честно, Ксеня, я не помню сколько реально мне самому, приходится считать. О том, сколько тебе, лучше не думать. Но то, что я старше тебя ровно на тридцать лет, с точностью до нескольких недель – это точнее точного. Помню железно.
– А почему?
– Я
– В какой? – перебила Ксенька.
– В «Лидо».
– Это где?
– Уже нигде, ты его знать не можешь. Был на проспекте Октября, около Госцирка, на краю парка Гафури. Сгорел лет десять назад, подожгли конкуренты.
– Надо же…
– А это «Лидо» было легендой города, – добавил Ганцев. – Однажды там старший бармен скрылся с выручкой за всю смену.
– Ничего себе!
– Это было в добанковские времена. Ни карт, ни терминалов, один лишь чистый нал. Представляешь?
– Примерно, – ответила она. – Бармен молодец. Я бы тоже украла все, что можно. Жалко, нечего пока.
– Все впереди, Ксеня, – серьезно возразил он. – Будет и у тебя «что». Мы в России. А тут если не красть – лучше не жить.
– И вы тоже крадете, дядя Слава?
Ксенька смотрела доверчиво.
– А как ты думаешь, Ксеня? – со вздохом ответил Ганцев. – Я мог честным трудом заработать на новый «Хаммер»?..
–…Который я вам чуть не угондошила, – перебила она.
– Ксенька, что у тебя за лексикон…
Он вздохнул еще раз.
–…Ну неважно, мы отклонились от темы. В общем, Ксеня, мне стукнуло тридцать лет и мы с тетей Ритой и твоими папой-мамой пошли в ресторан.
– И что там было?
– Ничего особенного, я же сказал, не шиковали. Просто сидели под музыку, закусывали салатами – отвратительные, кстати, были салаты, трава непромытая с песком, оливки кислые, не зря это «Лидо» сожгли… Так вот, мы с твоим папой пили водку, уже не помню какую, а тетя Рита – белое вино. Кажется, «Ркацители», настоящее грузинское. А твоя мама сидела и завидовала, потому что была очень сильно беременна тобой и ей нельзя было ничего, кроме минералки, и то без газа.
– Круто, – кивнула Ксенька. – Вы меня убедили, дядя Слава. Верю. Значит, если мне шестнадцать, то вам сорок шесть. Но эти тридцать лет – полная ерунда.
Потянувшись, она стала ослаблять узел его галстука.
Кругом сомкнулись темноватые стены маленькой кухни Войтовичей. Чуть колебались раздернутые тюлевые занавески. Пестрел в углу старообразный «уголок», на котором Ганцев тысячу раз сидел между женой и другом, пил
Перебивая кухонные ароматы, струился запах Ксенькиного дезодоранта и еще чего-то – непонятного, женского.
– Ксенька, мы с тобой жуткие грешники, – пробормотал Ганцев, нежно сжав ее пальцы у своей шеи. – Я знаю, что я должен сделать в данной ситуации.
– Что, дядя Слава? – по-синичьи прозвенела девчонка, глядя ему в лицо.
Зеленые-презеленые, ее глаза одновременно и плавились и пробивали насквозь.
– То, что положено взрослому мужчине, который тебя вырастил и всю жизнь носил на руках. Нашлепать по попе, закрыть за собой дверь, садиться в джип и спешить в офис, пока на другом краю света не разбежались чертовы китайцы. Но.
– Что «но»? – нежно уточнила Ксенька, справившись с галстуком, расстегнув несколько верхних пуговиц и шаря пальчиками по его груди.
– Но это сильнее меня.
– И меня тоже.
– И черт бы меня драл, но те мне все-таки не дочь.
– О чем я и говорю, дядя Слава. Я же позавчера на том берегу, перед тем, как… ну, в общем, заранее выяснила, что вы мне не отец. То есть нам как бы ничего нельзя, но на самом деле все можно.
Светло улыбнувшись, она взялась за его брючный ремень.
– Ты не Лолита, Ксенька, тетя Рита была не права, – сказал Ганцев. – Знаешь, кто ты?
– Кто?
– Ты – Лилит.
– Кто-кто?..
– Лилит, первая жена Адама. Исчадие ада, порождение дьявола, которую устрашился сам бог и обратил обратно в прах, потом создал послушную Еву из подкопченного ребра.
– И меня вы тоже обратите в прах, да?
– Нет. В прах обратишь ты, потому что я не могу тебе сопротивляться.
Щелкнул и загудел холодильник. Он пытался о чем-то предупредить.
– Пойдемте в комнату, дядя Слава, – предложила девчонка.
– Подожди, – возразил он, взял Ксенькино лицо двумя руками и нашел ее умелые губы.
Холодильник гудел и гудел, его никто не слушал.
– Ты заблокировала дверь? – спросил Ганцев, когда они яростно целуясь, очутились в передней, куда открывались двери комнат.
– Конечно, – она кивнула. – С этого и начала, не первый год живу на свете.
Девичья комнатка порозовела от стыда за хозяйку. Картинки на стенах пытались отвернуться, на столе рядом с гробоподобным монитором сидел белый слон без хобота, он тоже закрыл глаза.