Полукровка. Эхо проклятия
Шрифт:
— Ну, ты прямо волшебница! — только и могла выдохнуть Самсут.
— Goh enk, [4] — важно ответила Карина и рассмеялась. — С тебя, кстати, еще бутылка «Ахтамара» для Серёжки, не забыла? Ладно, подождет. Потом, с большого наследства отдадим. А пока надевай то свое платье, а-ля пятидесятые, с открытыми плечами, и вот тебе к нему туфли. — И Карина, подтверждая свое имя волшебницы, вытащила из мешка бархатные тупоносые туфельки, расшитые лиловыми цветами.
4
Мы
— Ах, здорово, прямо к платью!
— Еще бы, я их давно приметила у одной своей сотрудницы и теперь специально для тебя выпросила, на день.
На этот раз Самсут просто молча прижалась к подруге. Но Карина, которая терпеть не могла всех этих «телячьих нежностей», тихонечко высвободилась и впорхнула в гостиную. Там она извлекла из своей сумочки пластмассовый пузырек из-под витаминов, со щелчком откупорила и молча вытряхнула на ладошку Самсут изящный серебряный крестик на тонкой цепочке. Та посмотрела на крестик и возвратила его подруге.
— Бери-бери, — продолжала настаивать Карина. — Я себе новый купила — золотой, с бриллиантиками.
Она расстегнула две верхних пуговки блузки и с гордостью продемонстрировала приобретение. Тогда Самсут молча отогнула ворот маечки и показала немудреный крестик темного, словно окаменевшего дерева.
— Это еще что за щепочка? — сморщила носик Карина.
Самсут промолчала, спрятала крестик, отвернулась.
— Фамильный, что ли? — поинтересовалась подруга, явно пытаясь сгладить неловкость.
— Бабушкин… — после паузы тихо проговорила Самсут.
— Ладно, раз бабушкин, тогда другое дело… — Карина убрала пузырек с крестиком обратно в сумочку. — Ну, идем, что ли?..
И уже на улице, в садике, стараясь не поцарапать прекрасные туфли, она вдруг вспомнила о никак не разгадываемой и так и не разгаданной загадке про шашлык.
— Кстати, Каринка, а что ты говорила тогда про шашлык?
— А, ты про загадку? А я все жду, когда спросишь. Что, не отгадала?
— Нет.
— И даже совсем не представляешь, что бы это могло быть?
— Ни малейшего представления не имею. А ответ имеет отношение к этому хоровацу, что ли?
— Последнее зависит только от тебя! — от души рассмеялась Карина. — Отгадка-то проста: шашлык из металла, шампур из мяса — это палец с кольцом, Самсут-джан. Так что, шашлык шашлыку рознь. Ну, ни пуха ни пера, Сумка! Э-эх, жаль, что меня с работы всего на полтора часика отпустили, а то бы я обязательно пошла с тобой. Поглядеть, что это за Хоровац такой…
И спустя десять минут на Малый проспект выплыла сногсшибательная женщина, которая, однако, села не в подъехавший «мерседес», а легкой и независимой походкой направилась прямо к станции метро.
В зарослях тростника колышется тростиночка — это ты. Стан твой тонок и длинен, и стройна ты как кипарис. Говорят, из твоей груди бьет источник бессмертия. Я5
Наапет Кучак, «Сто и один айрен», айрен 85-й (XVI век).
Самсут беспрепятственно прошла под тяжелыми взглядами носильщиков, охранников, портье, швейцаров и прочей шушеры, всегда густым роем облепляющей престижные гостиницы в России. Но надо было еще и найти этот икорный бар — как жаль, что она не спросила его местоположение у всезнающей Карины! Теперь броди тут неизвестно сколько… Но тут к ней с каким-то вопросом обратился коренастый японец, и, вежливо отделавшись незнанием, Самсут тут же обратилась к следующему иностранцу с вопросом про икорный бар — разумеется, на английском. Тут же выяснилось, что бар этот находился прямо перед ней.
Большинство посетителей заведения оказались, к удивлению Самсут, женщинами, причем самого разнообразного возраста — от подростков до пенсионных старушек. В душу Самсут полезли нехорошие предчувствия — слишком уж это походило на ярмарку, причем самого нехорошего толка. Заставляя себя продолжать игру в самоуверенную красавицу, она села за столик в углу, с которого, более или менее, был виден весь бар, и после долгого и внимательного изучения окружающей публики выудила взглядом всего четырех представителей мужского пола. Ими оказались два потасканных, растерянных, явно чувствовавших себя здесь не в своей тарелке мужичка и двое в смокингах, сидевшие особняком за самым дальним столиком.
Самсут с неуверенным негодованием отвергла первую парочку: предположим, что одеваться аноним мог и плохо, но уж такие, как сидели неподалеку, точно не могут писать столь изысканно, нагло и замысловато, как «Хоровац». Оставались те, что в смокингах. Один из них, судя по всему, был невысокий, но хорошо сложенный, с узким смуглым лицом под шапкой густых волос, в которых даже короткая стрижка выдавала неукротимую кудрявость.
«Хорошо бы этот, — вздохнула Самсут, ибо второй, несмотря на костюм, выглядел типичным представителем „этнической преступной группировки“ из какой-нибудь телепередачи типа „Мир криминала“. — Но ведь, конечно, окажется именно он, авантюрист в лучшем случае, если не хуже. Вот влипла! Надо скорей уходить отсюда, пока он меня не заметил».
Однако мужчины за дальним столиком были полностью погружены в тихую, но, видимо, напряженную беседу. А ей почему-то стало особенно жалко даже не своей мечты, не потраченных денег и времени, а только прекрасных бархатных туфелек, которые так никто и не оценит, потому что сейчас она встанет и уйдет отсюда навсегда. Самсут вдруг сразу как-то сникла, хотя разумная часть ее существа всячески пыталась найти в случившемся не только плохое. Однако романтическая ее составная увядала все сильнее, и с горя Самсут решила заказать хотя бы что-нибудь в этом баре, в котором никогда, конечно, больше уже не побывает.