Полукровка. Эхо проклятия
Шрифт:
— А это потому, что все ниже растет кривая преступности, — хохотнул сержант, допивая свое пиво.
— Толян, пошептаться бы, — кивнул Габузов в сторону клетки, приглашая войти.
— Ну пойдем, пошепчемся, — чуть поморщился опер, уточнив на всякий случай: — Витька? Мы там точно ничего не подхватим?
— Обижаешь, начальник. Проверено — насекомых нет.
Приятели вошли в «обезьянник». Толян плотно прикрыл за собой дверь, и Габузов принялся сбивчиво пересказывать ему события последних дней.
— …Не обижайся, амиго, но вот что я тебе на всё это отвечу, — выслушав рассказ
— Послушай…
— Не перебивай старших по званию. Во-вторых, мудила ты редкостный… Что, соскучился по сыскной работе? В детектива поиграться захотел? — все больше заводился Толян. — Ты следак, Серый! Бывший хороший следак. Причем с ключевым словом «бывший». Твое дело — стратегия, бумажки и перпендикулярность палочек. Так какого хрена ты сунулся не в свои бутылки?
— Я тебе русским языком объясняю, — виновато принялся оправдываться Габузов. — Изначально эта история представлялась мне вполне заурядным делом о поисках прямых наследников.
— Заурядными поисками прямых наследников занимается Инюрколлегия. А уж никак не адвокат мафии господин Шверберг… А ты, амиго, в своих поисках французского наследства наследил так, что… Ладно, поздно пить лимонад «Буратино»… «Жука» у кого покупал?
— Какая разница?
— У Антона?
— Не суть.
— Значит, у него, — мрачно констатировал Толян. — «Не суть»… Именно что «суть». По моим сведениям, за этого твоего кустаря-самоучку сейчас плотно взялись ребята из Большого дома. Не исключена посадка. Прикинь, если он начнет сдавать им свою клиентуру? Как тогда будешь выкручиваться?
— Антон не станет сдавать клиентуру. У него репутация.
— У ребят из отдела «БТ» тоже репутация… Ну да, бог-то с ним, с Антоном… Времени упущено до хрена, вот что обидно. А «жуки» в служебный телефон — это такая кустарщина, что просто смешно… Эх, если бы ты, Серега, не крысил информацию, мы еще несколько дней назад могли бы оформить «ПТП» на все телефоны Шверберга, включая трубки его сожительниц. — Толян был явно раздосадован. Причем раздосадован искренне, поскольку одним из самых нелюбимых им человеческих качеств был именно «непрофессионализм». — Ну как ты не понимаешь, амиго, что серьезные переговоры не ведутся по незащищенным городским телефонным линиям?! Тем более когда речь идет об убийстве!
— Между прочим, один такой разговор я все-таки записал, — парировал в принципе верный аргумент приятеля Габузов.
— Это всего лишь исключение из общего правила. В том числе характеризующее киллера как не самого грамотного человека. Тем более, ты сам сказал, что в конце разговора Шверберг дал команду звонить исключительно на «трубу»… Слушай, неужели он действительно так ни разу и не назвал его по имени?
— Нет, ни разу.
— М-да, а вот сей пассаж как раз характеризует господина Шверберга как человека грамотного… Ладно, ты мне запись эту вечерком подкати. Посижу-покумекаю: может, голос какой знакомый, или еще там что…
— От киприотов ваших пока ничего? — напряженно поинтересовался Сергей.
— Сегодня на связь еще не выходили. По состоянию на вчерашний вечер обращений в полицейские участки не было. Неопознанных трупов, тьфу-тьфу, тоже… Серый, ну хотя бы сейчас ты понимаешь? — все никак не мог успокоиться опер. — Понимаешь, что с самого начала ты повел себя как полный идиот? И что этого
— Сейчас понимаю, — тяжело выдохнул Габузов.
— Уже неплохо… Всё, амиго, отныне никакой самодеятельности. Еще не хватало, чтобы они вычислили тебя. Как эту самую Карину… Вообще, если по уму, то и «жука» твоего следовало бы из кабинета Шверберга убрать. Потому как просканировать помещение на предмет радиозакладок — дело плёвое… Сколько там у тебя по ресурсу осталось?
— Часов сорок.
— Полутора суток значит? Ладно, черт с ним, рискнем. Не думаю, что за это время ты услышишь из уст Шверберга еще что-либо столь же искрометное, но всякая работа, пусть даже и бесполезная, должна быть доведена до конца… Витька, чего тебе? — среагировал Толян на приоткрывшуюся дверь «обезьянника», из-за которой показалась всклокоченная голова сержанта.
— Я же говорил, что всякое бывает.
— В каком смысле?
— Самолет из Ларнаки только что приземлился, — пояснил сержант.
— Так ведь еще целых двадцать минут?! — быстро бросил взгляд на часы Толян.
— О чем и толкую. Диалектика.
— Блин, а что, мои архаровцы так и не объявились?
— Звонили минут пять назад. Говорят, плотно стоят в пробке на Пулковском.
— Твою мать! — выругался Толян. — Серый, ноги в руки, двинули. Только заруби себе на носу: я — ведущий, ты — ведомый. Делать только то, что я скажу. И — без глупостей! Уяснил?
— Уяснил, — кивнул Габузов, поднимаясь.
— Я, мужики, тоже с вами прогуляюсь, — беззаботно заявил сержант Витька.
— Оно тебе надо, брателло? — уточнил Толян, деловито вынимая «ПМ» из кабуры и перекладывая его во внутренний карман пиджака.
— Так ведь скуШно.
— Крыть нечем, пошли…
Ларнака, Кипр, 15 июня, утро
…В тот момент, когда «томящаяся в застенках» Самсут отчаялась было окончательно, дверь бесшумно открылась, и новый, но точно так же ослепительно улыбавшийся полицейский жестом показал ей, чтоб она выходила. «Ну и вид у меня, наверное», — смутилась, увидев красавца-киприота, Самсут, но поспешно вышла. Рядом со столом, где ее уже два раза допрашивали, стоял ее чемодан.
— Осмотрите и убедитесь, что все в порядке.
— Да, все в порядке, я вам верю, — улыбнулась Самсут.
— Прошу вас, таков порядок.
Она для виду пошарила в чемодане.
— А теперь распишитесь вот здесь. Вот ваш паспорт. И счастливо! Хайре. [14]
— Спасибо, спасибо, — Самсут от избытка чувств даже слегка поклонилась этому островному Аполлону. — Скажите, а как мне теперь обменять билет?
Но не успел тот ничего ответить, как из-за стеклянной двери появилась Симеоне. На сей раз она оказалась уже не в форме, а в элегантном полосатом платье, неуловимо напоминавшем национальную одежду Кипра. Волосы ее непокорными прядями падали на узкие плечи, и снова что-то мучительно родное почудилось Самсут в выразительных глазах и печальном очерке губ девушки.
14
Греческое приветствие, буквально переводящееся как «радуйся».