Полукровка. Крест обретенный

Константинов Андрей Дмитриевич

На этом раскалившаяся уже трубка также неожиданно, как начала говорить, замолчала. Однако Самсут еще долго держала ее в руке, но потом все же решительно положила обратно и принялась энергично собираться.

Но жизнь никогда не дает человеку насладиться вполне — и только размягченная Самсут вышла из покоев Сато, как в холле ее остановил крошечный человечек в безукоризненном костюме, но в какой-то странной шапочке.

— Простите меня, мадам, но я вынужден еще немного задержать вас. Меня зовут Дереник Дарецан, я юрист Тер-Петросянов в части наследственных отношений, и мне необходимо переговорить с вами еще до вашего отъезда, который,

насколько мне известно, должен произойти сегодня вечером.

— Но я никоим образом не родственница, — сухо отрезала Самсут.

— Я в курсе. И все же дело есть дело, оно не зависит от наших эмоций. Пойдемте же, я не задержу вас долго…

Проделав недлинный, но чрезвычайно извилистый путь, они оказались в святая святых виллы — кабинете покойного, куда не допускался практически никто. Почему-то только маленькая Заро, правнучка, могла заходить туда, когда ей заблагорассудится, и в углу солидного кабинета до сих пор стояли кукольные кроватка и комод. При виде их слезы почему-то снова навернулись на глаза Самсут.

— К сожалению, ввиду неожиданности смерти, мой патрон не оставил на ваш счет никаких распоряжений, но я полагаю, что не нарушу его воли, если поступлю просто в строгом соответствии с нашим гражданским законодательством.

— Да ничего мне не надо, поймите! — с тоской воскликнула Самсут. — Или вот если только… Какую-нибудь вещь на память о Самвеле-ага, простую, книгу или там сувенир…

Крошка-адвокат рассмеялся дробным рассыпчатым смехом.

— Это не по моей части, мадам! Обратитесь к сестре, невестке или дочерям покойного. Ах, да, кстати, полицией мне возвращены материальные доказательства, временно приобщенные к делу, и теперь я с радостью готов вернуть вам в качестве памятного подарка ту самую злополучную зажигалку. Ведь она ваша по праву, поскольку Самвел-ага подарил вам ее сам, еще при жизни, — нотариус уже потянулся к карману, но Самсут в ужасе протестующе выставила вперед руку.

— Нет, нет, только не это!

— Как хотите, — вздохнул тот, так и не успев залезть в карман. — Итак, перейдем к делу. На следующий день после вашего приезда Самвел-ага поручил мне заняться вашей историей с возможным наследством в Европе… Я не буду рассказывать вам о своих методах, хотя как вы понимаете, что это было совсем непросто. Ну да не важно… Словом наша контора проделала большую работу и, кажется, мы напали на след. Скажите, вам о чем-нибудь говорит слово… как это правильно по-русски — «луговая»?

— Луг, луг, Луговая… — повторила она, словно пробуя слово на вкус.

«Что это такое? Что-то такое с этим связано противное… Кажется, у меня болело горло, и заставляли пить это мерзкое молоко с барсучьим жиром… И бабушка была чем-то недовольна, как я молоком… Господи, что за чушь!.. Хотя… Погодите-ка…»

…В тот год осень стояла ужасно холодная, и маленькая Самсут простудилась, съев эскимо за одиннадцать копеек по дороге из школы. Она все хотела тогда оттянуть неприятный момент, когда придется отчитываться дома за полученную двойку по ботанике. Да, точно, мороженое продавалось в тележке прямо у бывшей часовни на Большом, и тетка была всегда красная и злая. Самсут заболела прямо в тот же вечер, и ее фактически почти не ругали — зато это обернулось проклятым жиром, которым бабушка Маро лечила вся и всех, свято веря в его великую исцеляющую силу…

А заболела она совсем некстати, потому что назавтра приехали две какие-то

горластые тетки с Украины — мамины родственницы, которых бабушка втайне, а отец явно — презирали. Отец сразу же сбежал в театр, а бабушка переселилась на эти дни на свою биостанцию, и тетки заполонили собой всю квартиру. От них пахло салом, луком, самогоном и какими-то цветастыми тряпками. Честно говоря, они не нравились и Самсут, но в них было что-то яркое, непривычное, и она с любопытством наблюдала за ними. В первый же вечер все засиделись на кухне допоздна, мать выпила, оживилась, и как-то неожиданно расковалась в отсутствии свекрови и мужа.

— Эка дывна дывчына! — рассмеялась старшая из приехавших. — Ну, вылитый Сёмка в молодости!

Мать сразу же как-то закрылась, посерела и поспешила перевести разговор на другое. Ах, как глупы и нечутки всегда взрослые, считая, что дети мало что слышат и еще меньше понимают из услышанного! Наоборот, дети всегда чутко ловят каждое непривычное слово, каждую нестандартную интонацию, каждый необыкновенный жест и толкуют их потом так, как взрослым и не приснилось бы. Так и маленькая Самсут весьма удивилась, не помня среди маминых родственников, о которых она всегда громко и многословно рассказывала, никого с подобным именем. А главное, что засело у нее в мозгу — странная мамина реакция. Однако скоро Самсут отвлеклась, очарованная украинскими песнями, которые «заспивали» гостьи, а потом ее и вовсе погнали спать.

И вот теперь Самсут как сейчас вспомнила ту огромную бабушкину комнату в призрачном свете фонаря под окном, ее пахнувшую тонким сандаловым саше постель, куда она по случаю вседозволенности этих дней забралась, и противное ощущение колючей сухости в горле. Тогда она уже почти совсем засыпала, как вдруг внимание ее привлек разговор за стеной в родительской спальне. Хохлушки говорили громко, а мамы было почти не слышно.

— … Я ж тэбе и говОрю, что позор был — аж подумать страшно! Небось, нынешним такого и не представить, не то что розумети! Ох, и позор, батюшки мои свиты! Вся Шкандыбка, як улей, гудела, а Грунькин дом стоял, як чумной! Помню, мы с девчатами вечерами тайком туда пробиралися, щоб подывыться на предателеву жинку. Луна, роса по колено, и мы через плетень шмыг…

— Хватит, Оксана, я знать ничего не хочу об этом, — раздраженно и вместе с тем опасливо ответила мать.

— Да чего уж, дело то прошлое, а на Семку ты вправду похожа. Ой, красавец был, половина Шкандыбки за ним бегала, и на-а-глый… Как наденет свою моряцкую форму да пройдется по деревне — ни одна не могла устоять. Много через то Грунька-то глаз проплакала…

— Хватит, тетка Оксана, я же просила…

— Чего ж деда-то родного стыдиться! — возмутилась вдруг гостья. — Чай, сейчас не тридцать седьмой!

У Самсут от поднимавшейся температуры и ужаса поплыла голова. Что за чушь городит эта крикливая чужая тетка, когда всем известно, что дедушка ее был знаменитый на всю Полтавщину комбайнер Тарас Галушко, имел много грамот и наград, с которыми мама в детстве давала ей играть. И отчество у нее — Тарасовна… А гостья всё продолжала плести свой дикий бред и все сильней казалась маленькой больной Самсут огромным пауком, оплетавшим сетью и маму, и всю их квартиру. Ах, зачем только бабушка Маро ушла?