Полуночный прилив
Шрифт:
– Да неужели? – спросил Фэр. – По воле Ханнана Мосага мы должны отправиться в опасное путешествие. Нам предстоит доставить и вручить королю дар, который он узрел в своем видении. А вы не задумывались, братья, откуда взялся этот дар? От кого он?
– Мы не вправе отказаться, – сказал Трулль. – Это в любом случае бесполезно. Вместо нас король-колдун пошлет других. А нас подвергнет изгнанию из племени или еще худшему наказанию.
– Разумеется, Трулль, мы не станем отказываться. Но мы и не должны идти исполнять его повеление, как безропотные слепцы.
– А Бинадас? – вдруг вспомнил Рулад. – Что ему известно об этом?
– Всё, – ответил Фэр. – Возможно,
Трулль снова бросил взгляд туда, где лежал покрытый плесенью череп дракона:
– А почему ты так уверен, что это череп Скабандария Кровоглазого?
– Потому что его принесли сюда вдовы. У наших женщин эти знания передаются из поколения в поколение.
– А Ханнан Мосаг знает?
– Нашей матери известно, что он бывал в здешних местах. Как король докопался до правды – полная загадка. Мама была в отчаянии, потому и рассказала нам с Бинадасом про Каменную чашу. А так бы и она тоже помалкивала.
– С какой стати нашей матери вдруг впадать в отчаяние? – не понял Трулль.
– Дело в том, что король-колдун играет с очень опасными силами. Его мысли утратили ясность, а намерения – чистоту. Уж не знаю, каким был Ханнан Мосаг прежде, но сейчас, увы, все обстоит именно так.
Трулль продолжал глядеть на череп. Сколь же зловещей силой нужно обладать, чтобы оставить такую вмятину! И какая ужасная смерть!
– Будем надеяться, что древние боги действительно покинули наш мир, – прошептал он.
Глава четвертая
Один прилив на поверхности,
А еще дюжина – на глубине.
Нереки считали тисте эдур потомками демонов. И верили, что их кровь отравлена пеплом, недаром ведь они такие серокожие. Стоит только посмотреть тисте эдур в глаза, как весь мир потемнеет, солнце померкнет и тебя коснется дыхание ночи.
При виде медленно приближавшегося Бинадаса нереки завыли и застонали так, словно бы к ним шла сама смерть. Они попадали на колени, отчаянно молотя себя кулаками по груди и лицу. Взбешенный Бурук Бледный расхаживал между ними, взывая к порядку, однако нереки оставались глухи ко всем его упрекам и увещеваниям. Наконец торговец сдался. Он подошел к стоявшим неподалеку Серене и Халлу и вдруг засмеялся.
– Не волнуйся, Бурук, – сказал ему Халл Беддикт. – Рано или поздно это у них прекратится.
– Когда именно, хотел бы я знать? Может, и мир к тому времени уже прекратит свое существование? И ветер смерти понесет нас, будто прах, неведомо куда? Но нам будет уже все равно. Сколько же можно кривляться! Ну почему я не нанял фарэдов?
Внимание Серены по-прежнему было занято тисте эдур, приближавшимся к каравану. Охотник. Воин, умеющий убивать. Скорее всего, долгие странствия в одиночестве сделали его молчаливым. Такие, как он и Халл, могут весь вечер и ночь просидеть у костра, не сказав и десятка слов. И тем не менее их обоих связывает крепкая дружба. На каком фундаменте она возникла, чем питалась? Здесь Серена, подобно всем женщинам, становилась в тупик перед загадкой мужской натуры. Представители сильного пола умеют молчать и при этом чувствовать общность путей, которыми идут. Иной раз достаточно двух-трех пустячных слов, чтобы между ними родилось глубокое взаимопонимание. Серена ощущала эти связующие силы, а порой и ясно видела их, но была не в силах постичь, что неизменно порождало в ее душе недоумение, подавленность и даже недоверие к мужской части человечества.
Женщин связывали слова, целые клубки слов. Сюда же вплетались жесты,
Чем больше слов, тем прочнее ткань.
Но бoльшую часть своей жизни Серена Педак провела среди мужчин. В родном Летерасе она бывала лишь изредка, наездами, и каждый раз знакомые женщины с трудом узнавали ее. Вокруг нее возникал барьер сомнений и подозрительности, словно бы она занималась чем-то недостойным. Да и сама Серена, попадая в общество представительниц слабого пола, ощущала неловкость и скованность. Их жизненные «шпалеры» были вытканы иными нитями и имели совсем другие узоры, значительно отличавшиеся от ее собственных. Серена вдруг становилась неуклюжей, косноязычной и предпочитала отмалчиваться. Долго она так не выдерживала и в буквальном смысле слова сбегала прочь. Из города, из своего прошлого. И от женщин тоже.
Сейчас, когда двое мужчин встретились и обменивались банальными приветствиями, не обращая на аквитора ни малейшего внимания, ей пришлось отойти в сторону и молча наблюдать за происходящим. Вроде бы все как прежде: вокруг были все те же камни и скрюченные деревья, та же стылая земля; и тем не менее что-то неуловимо изменилось.
Легче всего было бы тайком усмехнуться и сказать себе, что мужчины устроены проще, чем женщины. Добавить, что эти двое, окажись они незнакомы, бегали бы кругами, как два пса, а потом стали бы нюхать друг у друга под хвостом. Далее последовали бы приятные для женского самолюбия выводы о незатейливости мужской природы и успокоительные обобщения. Но эта встреча двух друзей буквально разнесла в щепки все обобщения, а заодно и высокомерие, их питавшее, что неизбежно привело бы в ярость любую женщину. Более того, Серена вдруг ощутила неистовое желание встать между Халлом и Бинадасом.
«Когда мужчина идет по берегу, он видит сначала один камешек, потом другой, следом третий, – думала она. – А мы видим… россыпь камней. Нет, это слишком упрощенное объяснение. Скажем так: мужчине свойственна единичность, а женщине – множественность. Скорее всего, в каждом человеке есть кусочки того и другого. Просто мы не любим себе в этом сознаваться».
Тисте эдур был выше Халла едва ли не на целую голову. Темные, почти черные волосы заплетены в тугие косы. Цвет глаз напоминает мокрый песок. Кожа – пепельно-серая. Лицо молодое, хотя широкий рот окружен морщинами.
Бинадас. Серена где-то слышала это имя. Возможно, даже видела его родичей, когда трижды сопровождала летерийских посланников в деревню Ханнана Мосага.
– Приветствую тебя, хиротский воин, – заглушая стенания нереков, произнес Бурук Бледный. – Добро пожаловать, и будь нашим гостем. Меня зовут…
– Я знаю, как тебя зовут, – перебил его Бинадас.
При этих словах нереки как по команде умолкли. Теперь в воздухе слышались лишь завывания ветра да шуршание ручейков талой воды.
– Я везу хиротам слитки железа, – продолжил Бурук.
– Какой толщины сейчас лед? – не обращая внимания на торговца, спросил Халл.
– Погода повернула на весну, – ответил тисте эдур. – Лед весь в трещинах. Тут кое-кто самовольно пожаловал к нам за тюленями. Ханнан Мосаг не оставит это безнаказанным.
Серена смотрела на торговца. Вино, белый нектар и жестокий ветер сделали свое дело: на носу и щеках Бурука отчетливо проступили кровеносные сосуды. Глаза у него были мутными, с красными полукружиями воспаленных век. Похоже, слова Бинадаса нисколько не удивили негоцианта.