Полуночный прилив
Шрифт:
Глава шестая
Скиталец гнет судьбу,
Как щит невидимый, незримые доспехи,
Меч поднимает, дабы затупить его
На поле битвы, вспыхнувшей внезапно.
Ну а толпа – она вслепую бьется,
Не ведая, зачем и за кого.
Там черные глупцы на черепках танцуют,
И случайность
Несется на копье из красной бронзы,
Чтоб пробивать миры,
Как груду черепов…
Пока не хлынут волны, не застынут руки
В панцирях железных.
Не вопрошай. Таков Скиталец.
Он правит каждою судьбой.
Непогрешимо,
Давя нас
В гавани Трейта, в южной ее части, высилась Тарансидская башня. Ее сложили из грубых базальтовых глыб, не придав очертаниям даже отдаленного намека на изящество. Семиэтажное строение напоминало сухощавую руку, вознесшуюся над искусственным островом. Под стать башне был и сам остров – нагромождение острых камней, о которые со всех сторон бились волны, вздымая пену и брызги. Башня не имела ни окон, ни дверей. Ее верхний этаж опоясывали блестящие обсидиановые плиты высотой с человека и почти такой же ширины.
На границах владений Летерийского королевства поднималось еще девять сестер этой башни. Она была самой северной из всех.
Сейчас обсидиановые плиты отражали лучи предвечернего солнца. За пределами залива, на мелководье, виднелось около дюжины рыбачьих суденышек. Пути больших кораблей, направлявшихся в Трейт, пролегали в стороне. Рыбаков больше занимал собственный улов, и они не сразу обратили внимание на три корабля, которые на всех парусах неслись с севера прямо в гавань, сопровождаемые стаями крикливых и драчливых чаек.
Вскоре эти суда заметили и на берегу. Им навстречу из гавани выслали лодку с гребцами.
Корабли отразились в плитах Тарансидской башни. По черному обсидиану метались белые пятнышки чаек. А потом… потом рулевой ялика вдруг распорядился повернуть назад и грести изо всех сил.
Ближайший корабль кишел призраками. Ветер, что еще недавно раздувал паруса, стих, превратив их в измятые тряпки. Призрачные фигуры, лишь отдаленно напоминавшие человеческие, взмывали над палубой и таяли в густеющих сумерках. Чайки с громкими воплями торопились убраться прочь.
На ялике зазвонил сигнальный колокол. Он аж захлебывался от страха.
Любой моряк, в какие бы времена он ни жил и каким бы смелым ни был, обязательно нахмурится, услышав про морскую пучину. Если не по собственному опыту, то по рассказам товарищей он отчетливо представляет, сколь она ненасытна. Даже в самый ясный день солнечные лучи пронизывают лишь тонкий слой воды. А дальше владычествует тьма. Там, в безмолвии глубин, обитают древние духи. Сила их неизмерима, а голод – неутолим. Все, что попадает туда из верхнего, освещенного мира, отныне безраздельно принадлежит им.
Любой моряк знает, сколь обманчива водная гладь. В безмятежность моря способны поверить только глупцы, которые всю жизнь провели на суше. Таинственным хозяевам глубин ничего не стоит подняться наверх и хорошенько всколыхнуть всю эту идиллию, превратив ее в кромешный ад.
Человеку дано лишь задобрить грозные силы, вымолить у них позволение пройти по морю без потерь. Благосклонность, а точнее, равнодушие властителей пучины к проплывающему судну испокон веку определялось по надежным приметам. Если дельфины играют с правого борта – это добрый знак, а коли с левого – жди беды. Да и поведение матросов издавна подчиняется неким неписаным правилам,
Ни одному здравомыслящему человеку и в голову бы не пришло вызывать духов пучины. Повелевать ими невозможно, а на сговор они идут крайне редко. Их сердца бьются соразмерно лунному циклу, голоса слышатся в реве бури, а крылья простираются от горизонта до горизонта, окаймленные белыми барашками волн.
Между тем три летерийских корабля приплыли в гавань Трейта отнюдь не по воле случая или благоприятно дувших ветров. Их пригнал туда дух, вызванный Ханнаном Мосагом. Все это время он двигался в глубинных холодных течениях. Но чем ближе к берегу, тем мельче и теплее становилось море. Дух начал раздуваться, заполоняя собой все пространство под кораблями. Мелкая и средняя рыбешка в панике улепетывала прочь, не разбирая дороги. Кого выбрасывало на поверхность, кого – на прибрежную отмель, где рыбы становились добычей чаек и береговых крабов, ошалевших от такого внезапного изобилия.
Почти у самого берега дух вздыбил высоченную волну, на которую взлетели и мертвые корабли. Еще через мгновение волна обрушилась на причалы. Зеваки, заполонившие гавань, бросились врассыпную. Обезумевшее человеческое стадо под завязку забило все ближайшие улочки.
Казалось, волна перехлестнет причалы и вырвется на берег, но она вдруг осела. И все же корабли сильно ударило о бревна и камни. Главная мачта третьего судна разлетелась в щепки. Пространство между причалами мгновенно заполнилось обломками.
Дух покинул залив. Дело, ради которого его вызывали, было завершено.
Первый корабль вплотную прибило к берегу. Чайки шумно слетались на его палубу. Все это видели обсидиановые плиты Тарансидской башни. Невзирая на слабеющий свет, они вбирали в себя каждый мельчайших штрих происходящего.
А далеко от Трейта, в Летерасе, в подвале старого королевского дворца, за происходящим наблюдал сэда Куру Кан. Перед ним лежала точно такая же плитка из блестящего обсидиана. Колдун видел громадную черную тень, заполонившую собой весь залив. Тень медленно отступала. Маг отер со лба пот и продолжал вглядываться в три корабля, бесславно окончившие свое плавание.
Чайки и быстро надвигавшаяся темнота мешали чародею смотреть. Но Куру Кан отчетливо видел скрюченные трупы на палубах и горстку призраков, нехотя покидавших изуродованные суда. И этого ему было вполне достаточно.
Из пяти крыльев Дворца Вечности успели построить только три. В каждом из них были широкие коридоры с высокими сводчатыми потолками, отделанными листовым золотом. Между изящными контрфорсами, которые тянулись по всей длине крыльев, укрепляя их внешние стены, располагались просторные комнаты для придворных и менее просторные – для многочисленной дворцовой прислуги. Ближе к центру (как известно, согласно замыслу архитектора, все лучи сходились воедино, придавая дворцу сходство с цветком о пяти лепестках) их сменяли караулки, арсенальные помещения и особые люки, ведущие в подземелье. Там находилась разветвленная сеть переходов, позволяющая быстро добраться в нужную часть громадного дворца.