Полуостров сокровищ
Шрифт:
Ларику даже не по себе стало. Получается, что он только запоминает высказывания всяких великих людей, а Петич - пожалуйста, действует как самый настоящий полководец!
По Вилькиному лицу было заметно, что и она восхищена подвигом их нового друга. Глаза её прямо сверкали от восторга, провожая каждую из машин, въезжающих в ворота. И это тоже почему-то задело Ларика.
Впрочем, он и сам с горячностью поглядывал по сторонам в надежде увидеть хоть какую-нибудь патрульную милицейскую машину. Все же помощь...
Прошла, кажется, вечность, а о Петиче ничего не было слышно.
–
– испуганно предположила Вилька, прислушиваясь к лаю за стеной.
Кроме лая, из-за стены доносился лязг каких-то машин, будто там дробили камни.
– Ты оставайся здесь, а я за сержантом побегу, - предложил Ларик.
– Не-а, - жалобно ответила Вилька.
– Страшновато здесь одной...
Чтобы не привлекать внимания, ребята отошли от стены и сели на свою давешнюю скамейку.
– Да, с каким не пропадешь...
– протянула Вилька, имея в виду, конечно же, Петича.
– Но горя тяпнешь!
– отрезал Ларик.
– Кто его просил это делать? Герой выискался! Теперь самого спасать придется.
– Эй!
– услышали они вдруг громкий, но будто из-под земли доносящийся шепот.
Ларик с Вилькой переглянулись.
– Слышала? Голос на его похож, - прошептал Ларик.
Вилькины глаза забегали по сторонам с быстротой молнии.
– Да здесь я! Вниз смотрите!
Из-под куста, росшего в овраге чуть ниже скамейки, на ребят смотрела перепачканная физиономия Петича.
– Ты как там очутился?
Вилька рванулась к нему, как медсестра к больному.
– Молча, - отряхиваясь, спокойно произнес Петич.
– По транспортеру съехал. Мягкая посадка - и я тут.
Вилька посмотрела на Ларика, будто говоря взглядом: "Ну что, я же была права? Петич - настоящий супермен!"
"Вот такие они, девчонки, - мрачно подумал Ларик.
– Сегодня одним восхищаются, а завтра... Правильно папа говорит из какой-то пьесы: "О женщины, вам имя - вероломство!"
Тут Петич прервал его размышления о женском коварстве.
– Смываемся отсюда быстрей!
– крикнул он и, не тратя времени на объяснения, пустился бежать по тропинке.
– Стой! Дай я тебя хотя бы отряхну!
– на ходу прокричала Вилька.
– Ну и производство у них там, - отдышавшись за киоском мороженого, начал Петич. Тем временем Вилька торжественно, как букет, купила и преподнесла ребятам три порции "Эскимо на палочке".
– Как только машина въехала в загон и начала ссыпать песок, я сразу спрыгнул и спрятался за какой-то железякой. Песок размешали в таком огромном чане, и он оттуда пошел в какую-то крутящуюся машину. Шум стоит! Потому мне и спрятаться было легко, - объяснял он, облизывая мороженое.
– Ну, и...
– торопил Ларик.
– Да подожди ты!
– перебила его Вилька.
– Дай человеку отдышаться.
– Жалко, фотоаппарат не захватил, - продолжал Петич.
– Есть у меня такой маленький, шпионский. Так бы и вы все увидели. Ну, короче, промывается там этот грунт, а потом и сливается жижей в другое место. Оттуда черпалка захватывает его - и наружу, по такому же транспортеру.
– И ты?..
– Конечно! Когда все
– А что они там делают?
– спросил так ничего и не понявший Ларик.
– Говорю же, песок промывают.
– А зачем?
– Ну, извини, забыл спросить: "Дяденьки, а зачем вы это делаете?" усмехнулся Петич.
Вилька прыснула и довольно сказала Ларику:
– А ты говорил, ни одной зацепки. Будут у нас зацепки!
– Конечно, - поддержал её Петич.
– Все потихоньку, помаленьку...
– Ничего себе потихоньку!
– воскликнул Ларик.
Что и говорить, он был доволен новыми сведениями. Только его что-то мучило...
Хотя почему "что-то"? Понятно, что! Ведь это не он, а Петич так ловко побывал в самом логове врага.
Глава Х
АЛМАЗЫ ПОД НОГАМИ
Ларик ехал в метро и всю дорогу от "Сходненской" до "Маяковской" вспоминал одну картину. Точнее, будь его воля, послал бы он эту картину куда подальше. Это она сама назойливо вспоминалась, но никак не могла вспомниться.
А всего-то оказалось - "Последний день Помпеи" Карла Брюллова. Как только это дошло до Ларика, он подумал: "Все, пора завязывать с перенапрягом по делу этого дурацкого оврага!"
Потому что с чего бы ему вспоминать такие картины? Что он, искусствовед?
Впрочем, в душе-то Ларик понимал, почему мерещатся ему всякие неприятные видения. Вчерашний разговор с родителями не состоялся только потому, что они поздно вернулись из театра. А сегодня разговора уже, конечно, не избежать, хоть Ларик и постарался оттянуть его, с утра отправившись в школьную библиотеку сдавать учебники.
Еще у входа на эскалатор на "Сходненской" он взял бесплатную газету "Метро". И теперь машинально просматривал её. Газета была пестренькая, в ней всегда рассказывалось о каких-нибудь сногсшибательных сенсациях. Про такие газеты папа говорил, что будерброды в них заворачивать не рекомендуется, иначе обеспечено несварение желудка.
"Но их, наверное, уже лет тысячу в газеты не заворачивают", - мрачно подумал Ларик, стараясь отвлечься от мысли о предстоящем вечером разговоре.
Он взглянул на часы. Полдень. В такое время он иногда сбегал из школы к папе в театр, находившийся у Патриарших прудов. А тот бывал так увлечен репетициями, что даже не задавал себе простой вопрос: почему это средь бела дня его сын не на уроках?
Ларик любил сидеть в полутемном зале и наблюдать, как папа репетирует. Странная это все-таки профессия, режиссер! Актеры, наверное, считают, что он знает все на свете. Иначе почему бы они стали выполнять все его распоряжения? Даже те, которые кажутся обыкновенными капризами. Например, не обращая ни на кого внимания, папа думает о чем-то своем. А все - и артисты, и звукорежиссер, и осветители - ждут: когда же он до чего-нибудь додумается? Или наоборот, он целыми часами не дает передышки актерам, заставляя их переигрывать одну и ту же сцену по-разному. Ларику кажется, что у них давно уже все получается прекрасно. Но папа все объясняет и объясняет что-то. Кажется, не только роль, но и всю жизнь - и свою, и других людей...