Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву
Шрифт:
На штурм войска не решились, не пошла и армия — лидеры ГКЧП все-таки остановились на краю пропасти — они не захотели запятнать себя невинной кровью. Я не считаю это их трусостью, нерешительностью. Скорее — это ответственный подход, вдруг проснувшийся именно на краю пропасти, куда мог увлечь их страх, если бы он охватил их, превратившись в панику. Конечно, они проигрывали. Но силу (армию) не использовали. Многое познается в беде, многое отмечает память о поведении людей. Многое. Всего не опишешь. Например, такой случай: кто-то из руководителей обороны — Кобец или Руцкой, не помню уже, — прислал группу военных, человек 8—10 мне на помощь. Но у меня был и свой штаб, да и людей, я считал, достаточно — главное, усилить президента. Поэтому предложил немедленно пройти к одному из главных помощников президента. Дальше излагаю то, что передал позже
19 августа, помнится, где-то вечером, в одну из многочисленных на дню встреч с Ельциным, он вдруг спросил: «О семье позаботился? Я своих укрыл». Я даже растерялся. Ответил: «Да нет, не думал, жена и дети в Медведково, на севере Москвы
О том, что после моего выезда из Архангельского на дачу явилась группа захвата, я узнал только 22-го со слов племянницы и дочери. Оказалось, что после этого «визита гостей» они сразу же выехали на нашу городскую квартиру.
Поинтересовавшись семьей у помощников вечером 19-го, я узнал, что охрану семьи взяли на себя жители нашего дома вместе с моими студентами и преподавателями из Плехановского института. В общем, не знаю, как другие наши руководители, но в течение трех суток я не имел возможности поговорить с семьей — не было времени, да и не особенно был уверен, что из этой «каши» выберусь живым. Написал второпях только небольшое письмо и положил в сейф — уничтожил его 22-го. Сын, Омар, был тогда в Америке, он учился в университете Адама Смита, непрерывно звонил матери, все время «информировал» ее — в Америке все новости начинались с «русского фронта», и он о событиях в Москве, похоже, знал не меньше, чем моя семья и наши соседи.
В эти суровые дни, откровенно говоря, я думал лишь о своем долге как главы Российского парламента — ни о чем больше. Организовывал людей, подбадривал их, помогал ориентироваться. Я считал, что должен объединить Парламент и Президента в одну стойкую силу Сопротивления. Это сейчас у Президента достаточно и вооруженных, и специальных сил, и широкая социальная база, а тогда был только Парламент (скорее — четыре сотни депутатов), мною возглавляемый. Да, да, тот самый Российский парламент, который через два года оказался не нужен Правительству во главе с Гайдаром (в дни путча Гайдар был редактором газеты «Правда»), «мешал» президенту, выступал против «свободы» полдюжины проституирующих редакторов газет и т. д. А тогда… тогда Парламент был нужен всем — он ненавистен был только путчистам из ГКЧП. А сколько восторженных слов, телеграмм поступало в те дни со всех страх мира в адрес Верховного Совета России, в том числе от лидеров западного мира, прославляющих мужество и героизм наших депутатов, их стремление к свободе, — не счесть. Их послы в Москве добивались встречи со мной, чтобы выразить восхищение и поддержку своих лидеров — глав правительств, государств, парламентов…
Жалко, что мы слишком понадеялись сразу же после подавления путча на президента и его команду — потеряли напрасно невосполнимых полгода, поддались убаюкивающим настроениям нуворишей, не сформировали сильное, эффективное правительство, не заставили Горбачева изменить всю стратегию в проблематике Союзного договора — в период с 23 августа до Беловежских соглашений. Это тогда было вполне реально осуществить на базе моего проекта Конфедеративного договора (суть изложена в моей книге «Россия: пора перемен» (1991 г.). Да, Российский парламент и лично я допустили тогда крупные промахи, понадеявшись на двух президентов — Горбачева и Ельцина.
Ради истины надо сказать — мои возможности тогда были хотя и велики, но не в такой степени, чтобы действовать независимо от Ельцина: на Съезде народных депутатов меня не избрали Председателем Верховного Совета — тогда ультрарадикалы (Глеб Якунин, Лев Пономарев, Задонский, Шабад, Шейнис и др.) объединились с коммунистами Полозкова и группой Сергея Шахрая, выдвинув лозунг: «Кого угодно, только не Хасбулатова». Они пытались «протолкнуть» Сергея Бабурина, кстати, еще недавно — своего ярого противника. Против моего избрания мощно действовала вся президентская рать во главе с Бурбулисом, Шахраем, Полтораниным и др. Правда, президент, которому
Так я остался и.о. Председателя Верховного Совета, возможно, это тоже входило в расчет тех, кто целенаправленно вел дело к развалу Союза. Возможно. Да и не только. Но тогда, 19–21 августа, мы с Ельциным были вместе и отстаивали дело свободы — так, во всяком случае, представлялось мне. Поэтому в эти дни мы и относились с трогательным вниманием друг к другу — я был очень признателен президенту за эту реплику о моей семье…
Забрезжил рассвет. Ночь быстро отступала, наступал день, светлело. Я окончательно понял: «Мы — выстояли». Мне сообщили, что Язов отказался далее участвовать в операции «Гром»… В 7 часов утра мне позвонил его заместитель, генерал Ачалов, сообщил о позиции министра обороны и его решении начать вывод войск из Москвы. Попросил связаться с приемной министра обороны руководителей столицы, Попова или Лужкова — надо немедленно начать вывод тяжелой техники с центральных площадей и улиц Москвы, поэтому необходимо содействие городских властей…
К утру 21-го съехались члены Верховного Совета и многие депутаты — не члены Верховного Совета — на открывающуюся в 10 часов утра сессию, всего около 650 депутатов. Мы вздохнули с облегчением, узнав, что их беспрепятственно пропустили в Москву (Лукьянов сдержал обещание, данное мне). Правда, большинство депутатов уже были в Белом доме, организовывали оборону, вели бесконечные разговоры с солдатами, снабжали их нашими постановлениями и указами, объясняли неконституционный, преступный характер государственного переворота… Наступил день — день сокрушения заговорщиков.
К утру 22 августа, когда стало очевидно, что путч окончательно провалился, по КГБ была дана команда собрать все документы в мешки и подготовить к уничтожению. Но столь хваленая организация Крючкова даже этот приказ не смогла выполнить — почти половина сотрудников «гуляла» по Москве, — они на работу не вышли. А вскоре поступила команда «мешки разобрать, документы вернуть на прежнее место». Однако все руководящие работники Управления-3 лихорадочно уничтожали свои документы на бумагорезке (оперативные работники доступа к бумагорезкам не имели). Вся эта растерянность этого еще вчера мощного инструмента государства по осуществлению систематического «контроля» над деятельностью 300 миллионов человек была просто ошеломительной. Их моральная подготовка оказалась куда слабее по сравнению с нашей — «депутатской». Большинство этих людей, видимо, пришли в КГБ за обещанной безбедной жизнью. Что им за дело — государство защищать! Те же обыватели, которых они должны были «контролировать». Они должны были занять четкую и жесткую позицию: или ГКЧП, или Верховный Совет России. Это была бы честная позиция, но они поступили трусливо — «ни туда ни сюда».
23 августа, во второй половине дня, был дан приказ подготовить к сожжению документы Информационно-аналитического управления КГБ. Но в 18 часов дали отбой. Впрочем, все главные документы были уже уничтожены 21 августа с 15 до 19 часов. Всеми сотрудниками без всякой команды «сверху» — из-за панической боязни ответственности за подготовку путча ГКЧП. Операция «Гром», разработанная КГБ СССР, провалилась. Этот провал был следствием разложения самого КГБ. По сути, эта организация перестала существовать еще до формального распада СССР 8 декабря 1991 г. Ее гибель рельефно обозначилась с карабахской войны 1989 г., а смертельный удар она нанесла и себе, и СССР своим активным участием в заговоре против президента СССР, который на деле обернулся заговором против единства СССР. Это как у Александра Зиновьева — «били по коммунизму, а попали по России»; в нашем случае — пытались отстранить Горбачева, а разрушили Советский Союз.